Он перевел дыхание.

– И несколько месяцев она возвращалась в комплекс и с десяти вечера до полуночи тренировалась одна. Потому что она слишком горда для того, чтобы сказать, что ей нужна помощь. Потом она, как обычно, идет домой, спит три часа и опять повторяет все сначала. Шесть дней в неделю. – Его рука, как тиски, сжала мою ногу, не сильно, но… отчаянно. А Иван продолжал говорить: – Если бы Джесмин захотела учиться в университете, она с честью окончила бы его. Если бы она захотела стать врачом, она стала бы врачом. Но она захотела стать фигуристкой, и она – самая лучшая партнерша, которая когда-либо была у меня. Я думаю, что, если бы вы решили что-то сделать, вы обязательно были бы самым лучшим в своем деле. И Джесмин такая же. Я понимаю, учеба – это важно, но у нее талант. Вы должны гордиться тем, что она никогда не отказывалась от своей мечты. Вы должны гордиться тем, что она никогда не врала себе.

Помолчав, Иван произнес три слова, которые уничтожили меня:

– Я бы гордился.

Черт. Черт.

Я даже не заметила, что отодвинула стул, пока не встала на ноги, бросив салфетку, вилку и ножи рядом с тарелкой. Что-то сжигало мою грудь. Иссушало. Выворачивало наизнанку.

Как случилось, что Иван так хорошо знал меня, а мой собственный отец – нет?

Как случилось, что Иван смог узнать все это обо мне, а мой собственный отец был разочарован? Я знала, что я не образованна. Когда я была моложе, мне хотелось стать образованной. Закончить среднюю школу мне было тяжело не потому, что мне было наплевать на нее, а потому что я влюбилась в этот вид спорта и хотела быть, как другие девочки, у которых было домашнее обучение и частные преподаватели. Я не лгала, говоря, что ненавидела школу и не испытывала желания туда вернуться.

Но было довольно тяжело не оправдать надежд на то единственное, что мне удавалось, не будучи способной справиться с разочарованием своего собственного отца… Просто быть собой.

Ощущение жжения переползло на мое лицо, и мне действительно показалось, что я задыхаюсь. Мне казалось, будто я тону, когда, расталкивая людей, ожидавших у возвышения, по которому ходили официанты, я распахнула дверь, пытаясь глотать воздух. Вдыхая свежий воздух, я прикрыла глаза ладонями, из всех сил стараясь не заплакать. Я. Плакала. Из-за своего отца. Из-за Ивана. Из-за напоминания о том, что я тупица и неудачница, независимо от того, как я на это смотрела и насколько счастлива я была. Все произошло слишком быстро. Или, может быть, я наконец просто признала, какое воздействие оказывали на меня убеждения, желания и поступки моего отца.