Я не благодарила его. Я подумала, что он поймет, что значат мои объятия. Спасибо тебе и большое спасибо за то, что ты – такой большой и такой чистый, мой язык ни за что не смог бы воздать ему должное. Все мои неприятности были из-за моего языка, но поступки не могут лгать.

Продолжая делать круговые движения ладонью по моей лопатке и остановившись на полпути, Иван сказал – не спросил:

– С тобой все в порядке.

Я кивнула, прижимаясь к нему, кончик моего носа касался мощных грудных мышц Ивана. Потому что со мной было все в порядке. Потому что он был прав во всем, что говорил. И я точно знала, что со мной все будет в порядке, потому что он верил в меня. Иван. Кто-то. Наконец-то.

Я втянула воздух, подавив стон, чувствуя себя дерьмово, но уже не испытывая жалости к себе. Какая-то часть моего мозга пыталась сообщить моей нервной системе, что я должна чувствовать себя смущенной, но я не смогла. Даже чуть-чуть. Я никогда не считала свою сестру слабой от того, что она плакала из-за всякой ерунды.

Отец сделал мне больно.

А Джесмин, как в детстве, так и став взрослой, никогда не знала, что с этим делать.

– Ты хочешь уйти или вернуться в ресторан? – прошептал Иван, все еще поглаживая меня по спине.

Я не думала об этом, стоя на улице и не шевелясь, только обхватив руками узкую талию перед собой. И, услышав свой хриплый и сдавленный голос, я уж точно не позволила чувству стыда овладеть мной. Может быть, во всем этом была отчасти моя вина, но и вина моего отца тоже.

– Давай вернемся в ресторан.

Иван довольно хмыкнул, не отрывая лица от моей макушки.

– Я так и думал.

– Ситуация уже неловкая, можно сделать ее еще более неловкой, – резко проговорила я, не будучи абсолютно уверенной в этом.

Грудь под моей щекой дрогнула, а потом я увидела, что Иван отклонился назад, положив свои сильные ладони мне на виски и сцепив длинные пальцы у меня на затылке. Он не моргал. Он просто с чертовски серьезным выражением лица посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

– Может быть, мне иногда хочется дать тебе пинка под зад и сказать тебе, что ты – отстой, когда ты совершаешь ошибку и когда не совершаешь ее, но ты знаешь, что это только потому, что кто-то должен держать тебя в узде. Но я сказал то, что думал. Ты – самая лучшая из всех моих партнерш.

И уголки моих губ чуть-чуть растянулись в слабой, слабой, слабой улыбке.

По крайней мере так было, пока он говорил.

– Но я больше никогда в этом снова не признаюсь, поэтому хорошенько запомни это, Фрикаделька, пригодится на черный день.

И тут же на моем лице застыла слабая детская улыбка.