«В контекстуальном ключе. Я же сказал, что это политик. У нас много хренов в политике?»

«Ответ очевидный – завались!»

Последовала пауза. Затем он написал:

«Кстати, я скучаю по твоему хрену». «Да, он у меня особенный!»

«Кстати, я скучаю по твоему хрену».

«Да, он у меня особенный!»

– Ты пришел, – сказал Джон Флеминг, который неожиданно возник прямо напротив меня. – Я не был уверен, что ты придешь.

«Между прочим, – напечатал я. – Отец уже здесь»

«Между прочим, – напечатал я. – Отец уже здесь»

Я с неохотой отложил телефон и понял, что мне, как всегда, нечего было ему сказать.

– Да. Да, я тут.

– Это место не такое, как прежде, – заметил он с явным недовольством в голосе. – Тебе купить что-нибудь в баре?

Я еще не допил свою «Обезьянью жопку», но отец бросил меня в три года, и мне казалось, что если заставлю произнести название этого напитка вслух незнакомому ему человеку за барной стойкой, то смогу отомстить ему.

– Можно мне еще такую же? Заранее спасибо.

Он направился к бару, где одержал очередную маленькую, но весьма досадную победу, когда просто указал на нужную ему бутылку, и жест этот был не мелочным, а, напротив, величественным и даже властным. А затем, взяв вторую «Обезьянью жопку» и пинту «Напалма Аякса», вернулся ко мне. И хотя отец был разочарован тем, что бар теперь выглядел иначе, да и сам Джон Флеминг был лет на тридцать с лишним старше всех его посетителей, смотрелся он здесь на удивление уместно, и меня это даже немного взбесило. Думаю, дело было в том, что остальные завсегдатаи стремились походить на рок-звезд семидесятых, а также в той чертовой харизме, благодаря которой весь мир, казалось, был готов прогнуться под Джона Флеминга.

Мда, похоже, вечер предстоял долгий.

– Ты не поверишь, – сказал он, усаживаясь напротив меня, – но когда-то в этом месте выступал Марк Нопфлер[72].

– Почему, верю. Но мне все равно. К тому же, если честно, – ладно, я в этот момент солгал, но мне хотелось хотя бы немного позлить его, – я, кажется, не знаю, кто это такой.

Я его явно недооценил. Он понял, что я вешаю ему лапшу на уши, однако не преминул воспользоваться случаем и прочитал мне длинный, полный самолюбования монолог об истории музыкальной сцены.

– Когда мы с Марком познакомились в 76-м, они с братом нигде не работали, жили на пособие и планировали создать свою группу. И я пригласил их сюда, чтобы они послушали «Макса Меррита и Метеоры»[73]. Тогда это место называлось «Месяц», и здесь было то, что в наше время называлось туалетной тусовкой.