– Возможно. Но когда я оглядываюсь назад, то невольно задаю себе вопрос – а что я сделал?

– Ну, ты записал около тридцати студийных альбомов, у тебя было несчетное количество турне, твоя карьера продлилась около пятидесяти лет, и однажды ты даже украл «Грэмми» у Элиса Купера.

– Не украл. А честно заслужил. – Похоже, он немного взбодрился. – И мы потом на парковке устроили славную потасовку.

– Вот видишь. Ты сделал очень много важного.

– Да, но только кто теперь об этом помнит?

– Не знаю, люди, интернет, я, «Википедия».

– Может, ты и прав, – допив остатки эля, он с решительным видом поставил бутылку на стол. – Как бы там ни было, но мы хорошо посидели. А теперь я должен отпустить тебя.

– О, ты уходишь?

– Да, меня пригласили на вечер к Элтону. А у тебя и… твоего парня тоже, думаю, много дел.

Сам не знаю как, но он заставил меня сожалеть о том, что эта встреча, на которую мне так не хотелось идти, заканчивалась.

– Ну что ж. Хорошо, что повидались.

Когда отец встал, я понял, что он даже не снял куртку. И тут он замер и посмотрел на меня таким проникновенным взглядом, что мне показалось, будто все и правда было замечательно.

– Я бы с радостью еще раз встретился с тобой. Пока у нас есть время.

– Следующие две недели я занят. Много работы, и у родителей Оливера годовщина свадьбы.

– Тогда как-нибудь потом. Пообедаем вместе. Я напишу тебе.

А затем он ушел. Снова. И на этот раз я не мог точно сказать, что именно чувствовал. Я был уверен, что поступил правильно. Но помимо этого не понимал, чего в конечном итоге добился. Нельзя сказать, что мы стали ближе. Да и не могли мы с ним сблизиться. Он уничтожил всякую надежду на это, когда двадцать пять лет назад сбежал от меня и не вернулся. И вот когда я уже перестал из-за этого переживать, он по-прежнему не высказывал никаких намеков на сожаление, да и вряд ли выскажет их когда-нибудь. И, возможно, нам в итоге и не удастся поговорить с ним так, чтобы эта беседа не была сосредоточена вокруг его личности.

Еще совсем недавно я даже гордился тем, что посылал его в ответ на все предложения наладить со мной отношения. Но теперь в таком поведении отпала необходимость, и мне это даже нравилось. Кроме того, этот человек умирал. И я мог выслушать несколько его историй, если это хоть как-то облегчило бы его последние дни. Ведь правда заключалась в том, что Джона Флеминга уже невозможно было изменить, и я понимал, что, несмотря на все мои надежды, мне не стать для него кем-то важным. Однако я немного узнал его. И смог поддержать. А это что-то да значило.