Наконец они достигли гавани, где перед ними предстало еще более поразительное зрелище. Сквозь целый лес парусов и мачт Катарина увидела каравеллы, каракки, галеры, торговые корабли, военные суда, каноэ, шлюпки, баркасы, плоты и даже пару потрепанных китайских джонок с красными парусами. Причалы были битком забиты паломниками — как христианами, так и мусульманами, — отправлявшимися в святые места и прибывавшими из них. Там были моряки из всех портов мира, торговцы, ученые, офицеры и портовые грузчики, тащившие на борт тюки, бочки, животных и всевозможные товары. В воздухе стоял гул голосов, звучала речь на сотне разных языков, как в древнем Вавилоне. Катарина заметила что-то вроде книжной лавки. Она видела печатные книги и раньше — бадендорфская церковь гордилась тем, что ее Библия была сделана на печатном станке — но никогда еще не видела столько, сколько было в этой лавке: более четырехсот самых разных книг!

Катарина никогда не мечтала о странствиях и приключениях, а теперь они буквально свалились на нее. В ее душе странным образом уживались печаль и радость, потому что, хоть она и горевала по матери, тосковала по Бадендорфу и по Гансу, в то же время ее вдохновляла мысль о том, что она встретится со своими настоящими, кровными, родственниками. Катарина всегда считала, что человек не может одновременно смотреть вперед и оглядываться назад, но именно так сейчас и поступала.

Они нашли корабельную контору. Но, к их огорчению, все им отказывали: то капитан не хотел брать на борт мусульманина, то не хотел брать на борт женщину, то вообще не хотел брать пассажиров. Суеверия были вторым самым большим страхом моряков: если корабль не потопит язычник, значит, это сделает женщина.

День шел на убыль, и вместе с ним убывали их надежды. Доктор Махмуд предложил устроиться куда-нибудь на ночлег, а утром предпринять еще одну попытку.

Именно тогда Катарина и увидела незнакомца. Он как-то выделялся из толпы на пристани, хотя она и не смогла бы точно объяснить, чем. По его белому камзолу, голубым бриджам и голубым чулкам можно было сказать, что он дворянин. На нем была странная мантия, что было довольно старомодно, потому что мужчины в то время уже не носили такую одежду. Мантия была белая, с вышитым на спине восьмиконечным голубым крестом, наводившим на мысль, что ее владелец принадлежит к некоему религиозному ордену. Незнакомец был высок и подтянут, с коротко подстриженными каштановыми волосами и коротко подстриженной бородой над белым жабо. С пояса на левое бедро свисал изящный меч. Он был явно богат. Но было что-то особенное в том, как он смотрел на море; в нем чувствовалась какая-то тайна или какая-то страстная мечта, и это весьма заинтересовало Катарину. Он вдруг обернулся, говоря что-то одному из грузчиков, и Катарина заметила в его взгляде тень печали. «Он переживает какую-то драму», — подумала она и сама себе удивилась. Чужаки, забредавшие в Бадендорф, редко когда привлекали ее внимание и уж тем более не будоражили ее воображение. Но этот человек сразу же завладел ее воображением, она не могла понять почему.