Аделаида промучилась еще двадцать бесконечных минут и поняла, что до утра она просто-напросто не доживет. Погибнет от неизвестности во цвете лет (ну хорошо, хорошо, в самом разгаре зрелости!), так и не узнав ответа на самый важный вопрос.

Еще две минуты.

Спит. Хорошо ему.

Полить его, что ли, водой из чайника? Хотя на этой навороченной кухне и чайника-то нормального нет.

Тут Аделаиде пришла в голову мысль, заставившая ее, несмотря на темноту спальни и отсутствие свидетелей, густо покраснеть. Есть же и другие способы разбудить спящего рядом мужчину, кроме как толкать его, щипать, заводить над ухом будильник или поливать холодной водой.

Аделаида знала об этих способах. Теоретически. Просто за все двадцать пять лет брака ей и в голову не приходило заняться этимна практике. Ее муж был быстр, незатейлив и нетребователен, а она… она всегда считала, что порядочная женщина и в постели должна вести себя как порядочная женщина.

Но то, что она испытала с Карлом, было настолько не похоже на привычные брачные упражнения… что понятия порядочности и непорядочности оказывались тут как бы и ни при чем, лежащими в другой плоскости.

Он играл на ней, словно на музыкальном инструменте.

Аделаиде, большой любительнице женских романов, довольно часто попадались подобные выражения; они не нравились ей, казались непонятными, вычурными и ненатуральными. Но теперь именно это сравнение упорно шло ей на ум.

Его ласки были ласками музыканта. Он прикасался к ней то нежно, то нетерпеливо, то трепетно и осторожно, то властно и почти резко, для извлечения самых низких, глубоких, стонущих нот. Любя ее, он творил музыку – а разве музыка могла быть порядочной или непорядочной?

И почему бы ей самой не попробовать исполнить какую-нибудь простенькую мелодию – на инструменте, столь совершенном, как это бронзовое, обласканное солнцем тело?

Аделаида, осторожно исследуя губами и кончиками пальцев все изгибы, выпуклости и впадины инструмента, почувствовала к солнцу мимолетную ревность. Когда же она приблизилась к его туго натянутым струнам, музыка, звучавшая в ней, поначалу тихая и неуверенная, внезапно обрела силу и вырвалась на свободу, где не было уже ни слов, ни мыслей, ни посторонних ощущений – ничего, кроме гармонии и радости бытия.

* * *

Когда они, вдосталь налетавшись в пространствах, известных лишь счастливым любовникам (да еще, может быть, некоторым, особо продвинутым мастерам дзен), вернулись в текущее «здесь и сейчас», оказалось, что здесь по-прежнему ночь и что луна ярко светит в неплотно задернутое окно.