Всего несколько часов назад она была молодой, сильной, счастливой женщиной. Горы могла сдвинуть, если бы те воздвиглись на ее пути к любимому. А все, что ниже гор, перешагнула бы, не заметив.

Тогда в ней вовсю звенела и пела радость.

Теперь – стояла страшная тишина.

И в эту тишину глухо, как в вату, как в туман, сыпались ненужные и неуместные слова завхоза. Бедная, добрая завхоз искренне пыталась (о, Аделаида понимала это) хоть как-то, хоть резкостью, хоть пинками, вывести ее из этой тишины, из этого оцепенения.

А того не понимала завхоз, что все это ни к чему. Что ей, Аделаиде, не к чему и некуда возвращаться.

Зачем ей мир, в котором больше нет надежды на встречу?

Она теперь все видит и понимает совершенно ясно. Жизни больше не обмануть ее и не завлечь иллюзиями. Будущего – нет. Бедные, бедные те, что не видят, не понимают этого. Те, что все еще чему-то радуются и на что-то надеются. Любовь, счастье, радость – приманка, золотой блик на темной холодной воде.

Обман, обман, приманка для неразумных, лишенных понимания и прозорливости детей. Таких, как завхоз. Да-да, при всей своей внешней умудренности, завхоз не кто иной, как большой ребенок.

(Странно, конечно, что наша героиня догадалась об этом только сейчас, после стольких лет знакомства с завхозом. Карл, например, понял это почти сразу же, потому и подарил завхозу… то, что подарил. Мы дали завхозу слово никогда и никому об этом не рассказывать. Но если вам повезет и вы случайно окажетесь у нее в гостях, то в кабинете, за шкафом…

Впрочем, мы отвлеклись. Мы тоже, подобно завхозу, не совсем еще вышли из детского восприятия жизни и оттого в самые тяжелые и трагические моменты можем отвлечься и вдруг заговорить о чем-то постороннем и даже смешном.)

Итак, Аделаида улыбнулась детскому лепету завхоза и велела ей уйти.

И осталась одна, наедине с темной, холодной водой, в которой таяли и погружались на глубину сверкающие обломки будущего.

Вот ушел один – мелькнуло отражение смуглой, в сияющем белом одеянии, девушки с алыми розами в руках, ждущей отцовского благословения в день своей свадьбы. Вот другой – она сама, Аделаида, в лиловом шелковом платье, выглядывающая из окна их дома в Цюрихе, высокого, узкого, оплетенного диким виноградом. Вот третий – его ученики. Четвертый – друзья… Родственники. Музеи. Страны, в которых он уже побывал, и страны, в которых побывать только собирался.

Мелькнул Париж, сказочный город, в который надо ехать зимой, потому что летом там слишком многолюдно, растаяла кружевная Эйфелева игрушка. Все, все пропало, и осталась лишь ровная гладь темного, пустого, холодного озера.