«Смотрит новый русский на свой Мерседес и думает – на хрена у меня прицел на капоте?..» – вещал кто-то в микрофон. «Хо-хо-хо», – гоготали соседи. «Да, – кричала Лиза Астахову, – вот и я о том же. Все вы ищете лекарство от страха. Фрэнк, ты у нас романтик, ты тоже боишься смерти? Как тебе видится бессмертие? Или тебе, Николай Крамской?..»

Потом им принесли новую бутылку и большую порцию осетрины. Все принялись за еду, лишь Бестужева, отложив вилку, с удивлением смотрела на эстраду. Там началась пародия на стриптиз – две высокие барышни извивались вокруг ведущего, пытавшегося стянуть с них одежду. Хохот в зале стал стихать – словно запас смешного на сегодня подошел к концу.

«Если мне от них так гадко, а им всем так хорошо, говорит ли это что-нибудь обо мне или о них? – произнесла она задумчиво. – Может что-то со мной не так? Как бы то ни было, я не сдамся – не хочу признавать собственную малость. Особенно теперь, когда я вновь свободная женщина… – она, будто ненароком, коротко глянула на Астахова и спросила громко: – Ну, как? Кто выскажется о бессмертии или еще о чем-нибудь из высокого?»

«Самый реальный путь – космический катаклизм, – уверенно начал Николай Крамской. – Столкновение с крупным небесным телом – если отыщется подходящее тело. На него, собственно, вся надежда».

«И что?» – не понял Фрэнк Уайт.

«И что? – спросила Елизавета, прищурив веки, и потянулась к тарелке с рыбой: – Дайте-ка и мне, пока все не съели, а то я стану совсем пьяной».

«А то! – Николай поднял вверх палец. – То, что все разлетится в клочки – в мельчайшую космическую пыль. И те, кому повезет – кого, говоря условно, выберет случай или судьба – сохранятся в этой пыли посредством своих молекул, своих уникальнейших хромосом, вкрапленных в силикатные капсулы. В силикате их гены будут путешествовать миллиарды лет, дальше можно фантазировать – кто как хочет. Воссоздать копии и даже улучшить их слегка – вполне возможно, почему бы и нет. Вот только память не сохранится – капсулы устроены примитивно, в них даже нет батареек».

«Без памяти неинтересно, – вздохнула Елизавета. – Но иногда нужно довольствоваться малым – и не ныть. Я вон кухню жениху уделала: вся цена истории – новый ремонт на кухне… А музыка-то уже вот-вот, – заметила она вдруг, глянув через плечо. – Где же, где же моя отбивная?»

Действительно, юморист-фокусник исчез со сцены, и музыканты готовились взяться за дело. Зал гудел и шумел, отовсюду слышны были пьяные возгласы. Где-то начиналась ссора, в другом конце на чем-то истерично настаивал пронзительный женский голос.