– Всегда видеть только положительную сторону, – пошутила Бонни. Сняв туфли, она расстегнула пуговицу под горлом. – Горячий воздух поднимается вверх, правильно?

– Правильно, – ответил Кэл, наблюдая за тем, как она, скользя спиной по стене, опускается вниз, чтобы сесть на пол. – Может, возьмешь мой пиджак?

– Спасибо, но здесь не настолько холодно. – Она искренне улыбнулась ему, и он уже собрался объяснить, что предложил свой пиджак, чтобы она подстелила его под себя, но тут увидел выражение ее глаз и понял, что она поддразнивает его.

– Вот хитрюга.

– Мне все равно понадобится помощь, чтобы встать. Узкие юбки годятся только для того, чтобы в них хорошо выглядеть.

– Ладно, придется сказать. – Кэл опустился на колени, а потом сел рядом с Бонни. – В своей ты выглядишь шикарно.

– О, наверное, ты всегда говоришь это своим заложницам. – Бонни расстегнула манжеты и принялась закатывать рукава блузки.

– Между прочим, это так. Но обычно я говорю это как комплимент, а вот сейчас – совершенно серьезно.

Бонни зарделась. Именно зарделась. Он играет с ней, а она чувствует себя польщенной… какая же она идиотка. У нее с ним нет будущего – ни белого подвенечного платья, ни детей, ни качалки на террасе, освещенной закатным солнцем.

Да, ей в нем нравится все. Даже больше, чем нравится. Его умение шутить и забота о ней. Его внешность, естественно, а еще стойкость, позволившая ему изменить свою жизнь после выхода из тюрьмы. И разрушить все ради мечты? Что это? Героизм? Безрассудство? Сумасшествие?

– Я, знаешь ли, горжусь этим.

– Чем? – спросил он, подвигаясь поближе к ней так, словно в том месте, где он сидел, стена была неровной.

– Своей фигурой и тем, что уже двадцать лет ношу один и тот же размер.

Кэл улыбнулся с таким видом, будто она рассказала ему интересный факт о человеческом теле – например, что ее ступня такой же длины, что ее предплечье.

– Мой вес – это одно из многого, чем я могу гордиться, – одна из тех тщетных, несерьезных и самоуспокаивающих вещей, через которые я ощущаю время, потому что, если не брать в расчет работу, у меня в жизни нет ничего реального, настоящего или достойного похвалы.

Кэл смутился, на его лице промелькнуло беспокойство.

– Временами все так себя чувствуют. Уверяю тебя, если ты…

– Нет. Не я. В моей жизни нет клубов по интересам или благотворительных организаций, нет музыки, нет искусства, нет сплава по белой от пены бурлящей реке, нет нервной одержимости каким-нибудь хобби. Я только работаю. – Бонни вздохнула, откинула голову на стену и закрыла глаза. – Я всегда твердо верила, что наличие мужа и детей – это не способ самореализации личности. Но недавно меня вдруг осенило, что если «жена и мать» – это не самореализация, то и «банкир» тоже. Разве не так? Или «президент», или «посудомойка», или «индейский вождь»? Ведь, по сути, значение имеет не то, что я делаю со своей жизнью, а то, что я делаю изо дня в день.