— Ну что вы, Сара, — сочувственно сказал Эштон. — Похоже, вам надо выговориться.

— Это уж точно, мистер Уингейт. — Сара подавила тяжелый вздох. — Я была свидетельницей того, как разорили моего отца... а может, и убили... А затем меня засадили по ложному обвинению. — Она неуверенно подняла взгляд на Эштона. — И оказалась я в необычной тюрьме, мистер Уингейт. Это было кошмарное место... цепи... кнуты... тараканы заползают прямо в тарелки. Одного человека специально наняли, чтобы он следил за мной... чтобы я не бежала... а после его убили... почему, не знаю... разве что он начал выказывать мне какое-то сочувствие. Здесь я наблюдаю что-то подобное... я боюсь за эту женщину... Надо все рассказать... только я не до конца уверена... может, все это мне только кажется? — Сара подняла взгляд и умоляюще посмотрела Эштону прямо в глаза: понимает ли он, что она хочет сказать. — Вы меня понимаете, мистер Уингейт? Видите ли, я много времени провела там. Слишком много.

У Эштона мурашки побежали по коже, и он даже не нашелся что ответить. Слова Сары взволновали его, но почему — он затруднился бы сказать. Он видел, что произнесенный ею бессвязный монолог сильно смутил Сару, и, чтобы успокоить ее, налил еще кофе. Положив ложку сахара и плеснув немного сливок, он протянул ей чашку. Она робко взглянула на него, и, видя, как в уголках глаз у нее собираются слезы, он испытал острое чувство жалости к девушке.

— Все нормально, Сара, — сказал он мягко. — Я ничего не пропустил из того, что вы сказали... и, кажется, начинаю что-то понимать.

Она тревожно на него поглядела.

— Это точно, мистер Уингейт?

— Да, Сара, надеюсь, что да.

Сара вышла, и в воздухе повисла какая-то тревога. Эштон часто поглядывал на часы, нетерпеливо ожидая возвращения Лирин, и нервно ходил взад-вперед. Тут он вспомнил, что обещал Лирин покататься с ней и быстро переоделся для конной прогулки. Он даже собирался попозже вечером выбраться подальше и попрыгать нагишом в приливной волне, а потом, прямо здесь же, на берегу, заняться любовью. Эта мысль будоражила его воображение уже не раз с тех пор, как он здесь появился, но теперь, именно теперь с него хватило бы, если бы она вернулась поскорее... чтобы он мог за нее не беспокоиться.

Эштон нервно пригладил волосы и посмотрелся в небольшое зеркало, укрепленное над умывальником на шесте, поддерживающем палатку. Неподалеку стояли ванна и ящик для белья.

Эштон нагнулся, чтобы взять из ящика шляпу.

Прямо у него над плечом пронеслось что-то большое и сверкающее. Зеркало разлетелось на куски, выпустив сразу несколько серебряных струек. Эштон повернулся и увидел, что в шест глубоко вошло блестящее лезвие. Услышав позади торопливые шаги тех, кто явно хотел отнять у него жизнь, Эштон выхватил из ящика пистолет — благо он был на самом верху — и снова круто развернулся, поводя дулом. Но было уже поздно. Два здоровенных типа навалились на него и опрокинули на крышку ящика. Занавеска, за которой была раздевалка, слетела с крючков и свалилась на пол, зацепившись верхней частью за руки. В воздухе блеснуло лезвие кинжала, готового нанести роковой удар, но Эштон успел обмотать занавеской руку и выставить ее наподобие щита. Тут же его мощно двинули под ребра, но он все же успел перехватить пистолет и рукояткой ударил нападавшего точно в висок. Бандит свалился, как куль, и теперь Эштон остался лицом к лицу с одним противником. Но у входа в палатку уже появились еще двое. Зажав раненой рукой пистолет, Эштон взвел курок и выстрелил. Бандит отлетел назад и с удивлением посмотрел на большое пятно крови, расплывавшееся у него прямо на груди. Затем он замертво рухнул на пол.