– В полицейских делах нет морального аспекта, – продолжал Лерой. – Мы делаем то, что нам велят. У нас иммунитет. Присоединяйся к клубу. Грэйс, найди какую-нибудь сумку в … тебе лучше знать, в каком шкафу … и напихай туда носков и трусиков. Возможно, мы проведем три или четыре дня в провинции.

– А как же школа? – спросила Грэйс. – Присутствие предмета твоей любви вскружило тебе голову, – добавила она по-французски.

– Ты очень помпезно говоришь, когда на французский переходишь, – заметил ей Лерой, тоже по-французски. – Помимо этого, не забывай, что предмет моей любви, как ты выразилась, знаком с данным языком, хоть и поверхностно.

Гвен засмеялась.

– Ну, хорошо, к чертям все, – сказала Грэйс по-английски. – Ты прав, мы недостаточно времени проводим вместе. Я устала и мне скучно. Чувствую себя старухой, и мама действует мне на последний оставшийся у меня здоровый нерв всю неделю. А убивать кого-нибудь будут? Я люблю кровавые потехи.

– Не предвижу таковых, – сказал Лерой, – но мы можем остановиться в каком-нибудь темном месте и я подвергну какого-нибудь прохожего пытке, специально, чтобы тебе угодить.

Снаружи раздались свистки и хохот, когда Грэйс и Гвен вышли на крыльцо, и прекратились мгновенно, когда рутинным жестом Лерой вынул автоматический пистолет и вставил обойму.

– Твоя тачка? – спросила Грэйс у Гвен.

– Нет. Моей подруги. – И Гвен добавила иронически, все больше нервничая, – Хотела бы такую иметь?

– Нет, – сказала Грэйс. – Хотела бы, чтобы мой бойфренд такую имел.

– Она же дама, – объяснил Лерой. – Она не водит.

– Дамам не положено? – спросила Гвен.

– Конечно нет. И настоящим джентльменам тоже не положено.

– Но ты же водишь.

– А я не джентльмен, – сказал Лерой, заводя мотор. – Увы. Давеча еду в метро, и стоит передо мной дура одна, прямо перед моим сидением, и нужно подняться и уступить ей место, если ты настоящий джентльмен, но я посмотрел ей в глаза и увидел в них идеологическую искру, такие бывают у журналистов и феминисток, и остался сидеть. Если ты ведешь себя так, будто у тебя есть хуй с яйцами, извини, я тебе место не уступлю. … Так, это глупости, я не желаю.

Две машины остановились перед ними, одна за другой, на светофоре. Лерой сунул руку в рюкзак и вытащил алую полицейскую мигалку. Выставив его на крышу внедорожника, он подключил провод к гнезду зажигалки.

– Би-би, – сказал он, крутанув руль вправо до отказа и взбираясь через высокий поребрик на тротуар.

Следующие пять минут они неслись так, что окружающий ландшафт смазался, как картина позднего Моне. Гвен держалась обеими руками за пристегнутый пассажирский ремень, сразу над плечом, и временами закрывала глаза. Как бывший сорванец, она любила водить машину; как дама, она любила, когда ее возили; но к суицидного типа дорожным трюкам страсти у нее не было никогда.