Она грустно улыбнулась.
– Намного неприятнее было видеть, как они разорили твое жилище.
– Это всего лишь дерево и железо, Док.
– Я знаю, но оно имело для меня… значение. Я была рада, что Джеф не зашел внутрь.
– Боялась, что он увидит твою вину?
– Я не испытываю никакой вины, – спокойно ответила она. – Я не хотела, чтобы он испортил мои воспоминания о том времени, которое мы провели вместе.
Они смотрели друг другу в глаза какое-то время, потом Эмори продолжила:
– Весь день мой муж изображал из себя опору для проштрафившейся жены. Когда вечером мы наконец остались одни, он дал волю своему гневу.
– Больше всего его злит то, что ты осталась жива. Он пролетел мимо миллионов.
– Не думаю, что дело в моем наследстве. Для него это слишком тривиально. Все дело в его гордости.
– А что там с другой женщиной?
– Джеф ничего мне о ней не сказал кроме того, что она не имеет значения.
– Ты ему веришь?
– Да, хотя это и странно. Я не представляю, чтобы им управляла страсть, – глядя вниз на свои руки, Эмори крутила на пальце обручальное кольцо. – Не любовь была мотивом его попытки убить меня. Я вообще не уверена, что любовь была в уравнении между нами.
Хэйес не стал требовать от нее объяснений, но его молчание приглашало ее дать их, если ей захочется.
– Я говорила тебе, как дороги были для меня мои родители. Я долго оплакивала их смерть. Даже поселившись в Атланте, я все еще оставалась уязвимой, сплошной сгусток живых эмоций. Когда мы строили клинику, моя подруга Элис познакомила меня с Джефом.
Он был очаровательным и светским, но при этом оставался воплощением прагматизма. Холодная голова, все под контролем. Даже когда я плакала или меня охватывала тоска по родителям, он не разделял мое горе. Джеф держался в стороне.
В то время я сказала себе: он именно то, что мне нужно, он поможет мне продолжать жить, справиться с тоской. Я внушила себе, что, если бы Джеф попытался утешить меня, я бы отвергла его попытки как неискренние.
Но он никогда не пытался этого сделать. Я ни разу не слышала от него ни одного слова утешения. Теперь я понимаю, что дело было не в заботе обо мне, а в том, что он просто не умел волноваться за другого.
Эмори горько рассмеялась.