Судьба Михайлы и Сергея Пушкиных оказалась незавидна. Все подробности Громову сообщил поручик Шешковский, знавший их от своего страшного батюшки, а Громов рассказал фехтмейстерам.

Когда Сергей, упрятав в клавикорды и в стены возка бумагу с водяными знаками, формы работы мастера Каака и штемпеля, отправился, выждав время, в Россию, оказалось, что в Риге его уже с нетерпением поджидает генерал-губернатор Броун.

После того как вице-президент Мануфактур-коллегии Федор Сукин с перепугу раскрыл план братьев Пушкиных и бывшего аббата Бротара, о затее было доложено государыне Екатерине Алексеевне, и она, осознав опасность авантюры, сама занялась розыском, сама переписывалась с Броуном. Письма отправлялись с пометкой «секретнейше», и первое ушло в Ригу 8 февраля.

По ее приказу Сергей Пушкин, прибыв в Ригу, тут же был взят под наблюдение, и таможенные чиновники занялись его багажом под предлогом окуривания – дым полагался вернейшим средством от прибывающих из-за границы повальных и моровых хвороб. Тогда-то опытный таможенный досмотрщик Петер Янсон и отыскал все имущество – бумагу, штемпеля и формы работы мастера Каака. Клавикорды после этого можно было выбрасывать на помойку. Отставного капитана тут же отправили на гауптвахту, а добычу послали в столицу. Она была получена 1 марта. Вскоре по приказу государыни обоих братьев доставили в Санкт-Петербург.

Сергей Пушкин, поняв, чем может для него кончиться эта эскапада, тут же выдал всех соучастников, а Михаил упорствовал и не желал сознаваться. Куда подевался Бротар – так никогда и не узнали. Возможно, кое-что любопытное мог бы рассказать об этом Фрелон, так ведь поди его добудь!

Столичные жители, каждый своими путями, узнавали о подробностях дела и с большим любопытством ждали, чем все кончится.

Трудно сказать, когда государыня приняла необычное решение, может статься, и весной, но известно оно сделалось уже осенью.

А в мае никто и знать не мог, что в октябре состоится суд и будет оглашен приговор: Сергею вместо положенной за такие проделки смертной казни – вечное заточение в тюрьме, а Михаилу – сибирская ссылка. Императрица собственноручно начертает на приговоре свою резолюцию: «публиковать во всей Империи, что обоих сих преступников нигде и ни в каких делах не называли Пушкиными, но бывшими Пушкиными». Видимо, сжалилась над древним и почтенным родом, изъяв из него фальшивомонетчиков раз и навсегда.

Строгое напоминание Ариста совсем Мишку огорошило. Он еще плохо оправился от раны, и хотя стоял прямо, расправив плечи, на самом деле едва доплелся до причала. Но не проститься с Наташей он не имел права. И так мало за что себя уважал, а если бы не сказал ей хоть одного напутственного слова – так и вовсе бы плохо было…