Бориска пошел в сени, где оставил шубу с шапкой, Федька выскочила следом.

– Погоди! Подожди меня на улице, – сказала она. – Пойдем вместе.

Она видела, что в доме Световида неладно. Одно то, что на подоконниках лежали заряженные пистолеты, должно было ее озадачить и удержать от подвигов. Но уж больно хотелось проучить язвительного сильфа.

Федька чувствовала, что может принести важные сведения. И представляла себе лицо Световида – в кои-то веки не каменное, а изумленное. Видела она и себя со стороны – уверенную, независимую, даже высокомерную, именно такую, какая могла бы поставить Световида на место.

Выскользнув из дома незаметно, она подбежала к Бориске и потащила его за собой.

– Что ты затеяла? – спрашивал он. – Куда ты собралась?

– На Васильевский, – отвечала Федька. – Вон, вон извозчик!

– На что тебе?

– Мне нужно на Васильевском кое-что разузнать. Едем вместе, вдвоем веселее! У тебя же все равно других дел нет. А так – покатаешься, по дороге подумаешь, ты же обещал господину Шапошникову подумать! Эй, эй, стой!

Глава двадцать вторая

Глава двадцать вторая

Федька превосходно чувствовала себя в мужском наряде. Можно свободно бегать, не подхватывая юбок, можно прыгать по сугробам, высоко поднимая коленки, можно звонко вопить извозчику, чтобы остановился; женственность же сковывает разнообразными цепями. Для той, которая несколько лет носила платья, отделанные розовыми гирляндами, жеманничала и манерничала в танцах, выучилась, невзирая на боль, держать на устах сладенькую улыбочку, побыть хоть малость бойким парнишкой – праздник.

Извозчик попался въедливый, пока Федька не растолковала, куда вести, не срядился за десять копеек, да и потом торговался, выгадывал, клялся, что не сыщет там себе обратного седока. Наконец Федька с Бориской сели в сани и покатили.

По дороге остановили извозчика, подозвали уличного сбитенщика в нагольной шубе и шапке с заломом, который один являл собой целую ходячую лавку: на перевязи через плечо висела у него большая деревянная баклага, обернутая войлоком и холстом, на шее – кренделя и калачи, навязанные на длинное лыко; поперек брюха был особый пояс с футлярами для стаканов, на боку имелась фляга с молоком, которое он по желанию покупателя добавлял в горячий сбитень. Также к поясу был подвешен кулек с булками. Федька взяла для дедова шурина гостинец – постный крендель и калач, рассудив, что этого должно быть довольно.

Нечасто навещала Федька дедова шурина – да он и сам, пожалуй, в том виноват, особой нежности к дальней родственнице не показывал. Он был ей благодарен, что пустила жить, и прямо сказал, что отпишет на нее все имущество, да много ли того имущества? Федька подозревала, что старик копит деньги, откровенно не понимала – для чего, но много об этом не задумывалась. Жилище на Васильевском острове ей ни к чему, артисту полагается селиться возле театра, чтобы его при нужде легко отыскали.