Потом он отправился к господину Шапошникову – задавать последние вопросы.

В гостиной он обнаружил Федьку, одетую в мужской костюм. Это его совершенно не удивило.

– Здравствуй, – сказала Федька. – Садись. Что нового откопал?

И улыбнулась приветственно – она действительно была рада видеть приятеля.

– А что я узнал! Наша чакона придумана была итальянцами! – воскликнул Бориска. – Они это произносят то ли «чьякона», то ли «сьякона», не понять, а происходит от слова, означающего «слепой». Оказалось, движения чаконы выдуманы слепцом!

– Вранье! – отвечала Федька. – На что слепому танцы?

– Так написано!

Вошел господин Шапошников.

– Ну, здравствуй, изыскатель, – сказал он. – Какие еще заботы тебя гнетут? Давай уж все сразу вываливай.

– Вот, – Бориска развернул исписанный лист. – Это, сдается, все. Потом расставлю статьи и повезу в типографию.

– Слава те, Господи, – с чувством произнес Световид. – Ну, займемся. Ого…

Он присвистнул, изучая список вопросов.

– Если бы нашелся журнал, где возьмут статью о театральных декорациях, я бы написал, – сказал Бориска. – Да только никому наш балет не нужен, это ж не ода на победу русского оружия…

– Я сам бы ее написал. В Париже ходил в театральные мастерские и заметил любопытные вещи. Там пытаются приблизить зрелище на сцене к действительности. У нас – тоже, но хоть какого гения поставь заведовать задниками и декорациями, хоть самого Пьетро Гонзаго из Рима пригласи, все упрется в малограмотного балетмейстера. Когда художник пишет картину, где вдали виден Юпитер на Олимпе или Аполлон на Парнасе, разве он не рисует их крошечными, куда меньше, чем, скажем, нимфы на первом плане? Рисует! Ибо создает иллюзию правдоподобия. А если живописец подчиняется законам перспективы, то отчего балетмейстер их презирает?

– Но как же быть, если Аполлон должен спуститься с Парнаса и станцевать чакону или пассакайль?

– Ничего нет проще. Одеть Аполлоном мальчика лет десяти, он спустится с вашего Парнаса и уйдет за боковую декорацию, а из-за нее тут же выйдет взрослый танцовщик – и пусть себе пляшет на здоровье! Это исправно проделывают в Европе. Разве в Театральной школе не найдется подходящих мальчишек?

Федька задумалась – а нужны ли балету такие тонкости? Существует договор между публикой и балетмейстером, по которому все передается языком прыжков и жестов, а зритель принимает это как должное. Если в финальном дуэте Альцесты и Адмета радость выражается под музыку, бризе и кабриолями, а не воплями и объятиями, как в жизни, и все довольны, то отчего нужно приспосабливать Аполлонов рост и вносить ощущение действительности?