Но самое страшное – это было лицо Фролова. Это была огромная неподвижная маска с растянутым ртом, узкими глазами, и вместо слов из его рта вырывался звук – что-то между свистом и стоном.

Он смотрел ей в глаза. Она понимала, что он видит её, она понимала, что с ним случилось самое страшное, что с ним вообще могло случиться. Голод, чувство, без которого не бывает жизни. Чувство, которое в своей неестественно развитой форме порождает вампиризм, – это чувство завладело им полностью, подчинило его себе, поработило. И он весь превратился в огромный мешок, мешок, у которого одна непобедимая страсть – наполняться. И сделать уже ничего нельзя.

Он протянул к ней руку, как будто жестом хотел сказать: не подходи ко мне. Она и сама понимала, что в таком состоянии, в каком он был, подходить к нему нельзя.

Она вышла из автобуса, подошла к Петровне, обняла её, уткнулась ей в грудь и громко, как по покойнику, заплакала.

Петровна молчала.

Через площадь к автобусу бежали Степан, участковый и брат участкового. В руках у Степана был пистолет. Иевлева кинулась обратно в автобус, подскочила к Фролову и толкнула его со всей силы руками в грудь. Фролов послушно отошёл в угол.

В это время Степан ворвался в автобус, Иевлева повернулась к нему, закрывая собой Фролова. Она стояла спиной к Фролову, одним движением он мог схватить её. Его трясло. И он хриплым, совершенно новым чужим голосом сказал:

– Я тебе говорю, Тамара, отойди! – наверно, первый раз назвав её по имени.

– Ты меня не тронешь! – крикнула ему Иевлева. – Я ношу твоего ребёнка!

Степан опустил пистолет.

– Стреляй в него, в гада! – кричал снаружи брат участкового. – Если она, с**а, путается, в неё тоже стреляй!

– Помолчи! – повернулся к нему участковый. – Ты ничего не понимаешь!

Иевлева сказала Степану умоляющим голосом:

– Дай мне увести его! Тебе сегодня дали увезти твоего ящера! Теперь я тебя прошу – ты не можешь мне не позволить. Да, он страшный! Но, может, ему ещё можно помочь! Пожалуйста!

– Подойди ко мне, – сказал Степан Иевлевой, – я не выстрелю!

Иевлева нащупала руку Фролова и повела его за собой. Степан вышел из автобуса, за ним вышла Иевлева и последним выбрался Фролов. Он был огромный. Голова высокого Степана доходила ему до груди.

Площадь была пуста, на улицах, идущих от площади, – никого, хутор как будто вымер. Даже окна не светились, закрытые ставнями.

Фролов стоял рядом с автобусом – огромный, нелепый, страшный, забрызганный кровью. Молчание прервала Петровна:

– Я тебе говорила, дурья твоя башка! Говорила, что рано или поздно это добром не кончится. Что вот с тобой теперь делать?