Салиха сама тронула волосы, и еще одна тонкая прядь осталась в ее руке.

— А-а-а!

Неизвестно, чем бы все закончилось, но в эту минуту в покои агачи вошла та, для которой не было преград в зенане, — королева Рукия.

— Что за крик? Ханзаде, почему в гареме визг и беспорядок?!

Сестра падишаха принялась оправдываться, хотя не знала в чем.

Рукия оглядела замерших женщин и снова повернулась к управительнице:

— Кто позволил тебе распоряжаться моими дамами?! — глаза королевы Рукии метали молнии в обомлевшую Ханзаде.

— Я… какими дамами?

— Почему моя Арджуманд Бегум прислуживает какой-то Акрабади Махал?! Она принцесса, а я королева! Немедленно возврати в мои покои Арджуманд Бегум и не смей ей ничего приказывать. Как и Мехрун-Ниссе Бегум тоже. Это мои дамы, я пригласила их в Агру! — Рукия обвела взглядом притихших женщин и поинтересовалась: — Все запомнили?

Обомлели все, в том числе и тетушка с племянницей. А Рукия повернулась к ним:

— Как вы посмели прислуживать кому-то другому? Ступайте за мной и не смейте подходить к этим двум невежам!

Ни у кого не вызывало сомнений, что невежами королева назвала жен падишаха и принца. Ни одна из женщин не возразила, но ведь никакая другая, кроме Рукии, не посмела бы так разговаривать.

Выйдя из покоев Салихи Бану, Рукия сообщила Мехрун-Ниссе и Арджуманд:

— Сегодня вечером у меня гости. Вы должны быть готовы. Сейчас идите к себе, но чтобы на закате были у меня и хорошо выглядели. Как твоя нога?

— Спасибо вам… — пролепетала Арджуманд.

— Я заставлю этих дураков признать, что любовь сильней всего на свете!

Этих слов не слышал никто, а если кто-то и слышал, то лишь Арджуманд и Мехрун-Нисса смогли бы понять, каких именно дураков имела в виду королева Рукия.

Не все удается даже королевам, и даже таким, как Рукия. Дела потребовали срочного присутствия принца Хуррама в Лахоре, потому задуманные посиделки с именитыми гостями не состоялись…

В гареме перемены — вернулась королева Рукия и все взяла в свои руки, Мехрун-Нисса и Арджуманд теперь были ее придворными дамами.

Агачи Салиха Бану почти не выходила из своих покоев, а если и покидала их, то под плотным палантином. Злые языки утверждали, что волосы на ее голове вылезли клочьями, но хуже всего, что это случилось и с ресницами, и с бровями. Никакие снадобья самых умелых лекарей не помогали.