— Когда ты в последний раз навещала папу? — спрашиваю ее, а внутри вырастает какое-то странное чувство.

— Я все время его навещаю! — Она повышает на меня голос, больше напоминая мне маму из моего детства, чем эту гламурную, загорелую, крашеную особу, которую я вижу перед собой. — Я отдала ему всю себя. Я вам обоим дала все! А теперь мне пора подумать и о себе.

Долго гляжу на нее, а потом поднимаюсь и выхожу из комнаты.

— Бронте! — кричит она. — Вернись!

Нет. Не могу. Хватаю с кровати сумочку и выхожу на улицу.

Поворачиваю налево и, повесив сумку на плечо, иду быстрыми шагами по знойной дороге, а под ногами хрустит опавшая хрупкая листва эвкалипта. Не знаю, куда я держу путь, но я не могу находиться рядом с ней. Просто не могу. Друг! Да она лжет. Она отдала нам все? Она дала мне несчастливое детство. А что до отца…

Солнце палит, не щадя раскалывающейся головы, а тело будто выпотрошено и набито песком. Я наконец добираюсь до цели. Я даже не знала, куда направляюсь, пока не оказалась перед крохотной церквушкой, выстроенной из голубоватого песчаника. На солнце железная крыша отливает серебром, и белый деревянный крест над маленькой колокольней кажется еще ярче, чем обычно. Я вытираю нос тыльной стороной ладони и иду дальше по дороге, пытаясь не обращать внимания на сухие сосновые иголки, которые забиваются в мои босоножки и колют ступни.

Дверь открыта, и без излишних колебаний, почти не раздумывая, захожу внутрь, и в нос бьет знакомый запах. Решительно иду по проходу, минуя не более десяти скамеек, и останавливаюсь перед органом. Как сквозь сон, сажусь на стул, и меня накрывает неумолимой волной воспоминаний. Я слышу отца и священника, вижу их, и они тоже замечают меня, и мое лицо снова, словно здесь и сейчас, пронзает боль и пульсация справа, прямо над бровью — в том месте, которым я ударилась о стену. Я прикладываю к нему ледяную ладонь и пытаюсь успокоиться.

Я не знаю, что мне теперь делать. Я совсем не хочу домой. Можно позвонить Лили и Бену. Интересно, они мне разрешат остаться у них на пару дней? Я знаю, что у них кроха, но, может, Лили не откажется от помощи.

Взгляд падает на дверь ризницы, и тут же подступает страх перед замкнутыми пространствами.

— Бронте?

Невольно вздыхаю: она нашла меня.

— Бронте? — снова зовет мама, идет по проходу и замечает, что я сиротливо сижу у органа.

— Просто отстань, — бормочу я, внезапно почувствовав, что я слишком устала, чтобы с ней спорить.

— Пожалуйста, пойдем домой, — убеждает она меня, со страхом глядя по сторонам. Не дай Бог, чтобы кто-то увидел нас здесь и услышал наш разговор.