Если в итоге я ее потеряю, это будет моя вина. И их. Бросаю в сторону особняка неприязненный взгляд, и, буркнув себе под нос:

— Хренова актриса, — срываюсь с места.

Извилистая дорога впереди капота моего автомобиля абсолютно пустынна. Перезванивает Катька. Активировав громкую связь, бросаю телефон на панель и наскоро обрисовываю сестре нехитрую суть ее задачи. У меня нет никакого плана действий, я движусь вперед, говорю с Катькой, сбрасываю и ставлю автодозвон, а потом просто обнаруживаю себя возле подъезда Серафиминой пятиэтажки. Бросив машину внизу, забираю с панели телефон и бегу к двери. По памяти ввожу нехитрый код домофона. Подъем на пятый этаж дается мне легче обычного, я даже не замечаю, как ступеньки заканчиваются, а передо мной вырастает несокрушимая дверь в квартиру Фимы. Приблизившись, заношу было руку, чтобы постучать, но это ни к чему, так как дверь оказывается незапертой. Вот что мне откровенно не нравится. Не медлю на пороге, врываюсь внутрь, кажется, даже не захлопнув ее за собой. В ноздри тотчас ударяет приторный сладковатый запах, по которому я безошибочно определяю недавнего гостя этой унылой квартиры. Продвигаюсь вперед, заглядывая во все имеющиеся двери; громко зову Серафиму по имени, не надеясь услышать ответ. Если б она была здесь, первым делом позаботилась бы о своих драгоценных замках.

По мере моего приближения к комнате запах усиливается, становясь резче, щедро пропитывая собой весь воздух. Толкаю дверь и сразу определяю его источник — огромную корзину кроваво-красных свежих роз, словно напоказ выставленную посреди помещения. Хотя почему «словно»?Ублюдок усиленно привлекает к себе внимание, демонстрируя всем, что имеет беспрепятственный доступ к этой квартире, может приходить сюда и покидать ее незамеченным в любое удобное для себя время. Он оставляет подарки. Неумолимо просачивается в новую жизнь Серафимы, становясь ее неизменной величиной. Свободно передвигается по ее квартире, невзирая на многочисленные замки; перебирает ее личные вещи и наверняка свято верит в то, что сама она принадлежит ему. Он отрицает реальность, принимает на веру лишь собственные больные фантазии, заходит так далеко, что переходит все мыслимые границы. С каждым минувшим днем его становится все больше. Он невидим, но осязаем; он везде, черт бы его побрал!

— Ублюдок, — рычу в бессилии, всаживая кулак в стену рядом.

Широким шагом преодолев расстояние до окна, распахиваю настежь створку, открываю балконную дверь, желая разбавить застоявшийся цветочный аромат свежим воздухом с улицы. Оборачиваюсь к корзине и только теперь замечаю игрушечного клоуна, размалеванного уродца, восседающего на мягкой диванной подушке. Точно такого же показывали Юра с Анатолием Семеновичем, проверяя меня на причастность к личности Лицедея. Забыв о злополучной корзине, хватаю клоуна, верчу дрянную игрушку между ладоней, рассматривая со всех сторон, но не обнаруживаю в ней никаких подсказок к тому, зачем кому-то вообще понадобилось ее здесь оставлять. Просто игрушка, по виду точная копия той, что находится в бывшей комнате Серафимы, а может, сам оригинал — черт его разберет.