Шум мотора становится все ощутимее, и я, улыбнувшись, поднимаю заведенный арбалет выше, к уровню своего лица. Активирую встроенный фонарь, как следует прицеливаюсь, чутко ловлю момент и выпускаю стрелу прямиком в лобовое стекло возникшего из-за поворота автомобиля, водитель которого слишком взвинчен и глуп, чтобы вовремя распознать мою бесперебойную ловушку на своем пути. Слышу треск стекла, визг завязших в грязи колес, затем потерявшая управление машина на моих глазах летит с дороги к скользкой от дождя обочине и переворачивается почти так же картинно красиво, как машина Серафимы пару лет назад.

Только в тот день было тепло и не было дождя.

Опустив арбалет, завожу его за спину, поправляю капюшон и неторопливо пересекаю пустынную дорогу по направлению к Михиному автомобилю, из салона которого не подается признаков жизни.

Ступив на вязкий длинный след, едва не соскальзываю вниз, но вовремя удерживаю равновесие и совершаю спуск плавно, пачкая в дождевой слякоти высокие ботинки и края темных штанов. Я чувствую свой приближающийся триумф так же ясно, как если бы стоял на настоящей сцене, окруженный многочисленными парами восторженных глаз и рук, срывающихся на аплодисменты моему неоспоримому мастерству. Я приближаюсь к перевернутой машине медленно, смакуя каждый свой шаг и каждую секунду долгожданного успеха, для завершения которого требуется сделать последнее, решающее действие. И я просовываю руку в перчатке к набедренной кобуре, скрывающей мой любимый нож, тот самый, с которым никогда не расставался мой дед и который он подарил мне незадолго до своей смерти.

Из развороченного падением салона доносится неясное шевеление. Я останавливаюсь в шаге от треснувшего бокового стекла, устанавливаю фонарь на днище машины, внимательно наблюдая за тем, как дверь под слабыми ударами изнутри распахивается, и прямо к моим ногам выползает израненный, но поразительно живучий тренер. Не удержавшись на слабых руках, он падает прямо в склизкую грязь, мешая ее с кровью на своем разбитом лице. Он не замечает меня, хотя я стою прямо здесь, в ничтожных сантиметрах, и в моих руках нож, который спустя мгновение оборвет жалкую жизнь этого ненастоящего Принца. Он натужно хрипит, пытаясь отползти подальше от машины, тянет вперед руку и тут-то натыкается окровавленной ладонью на носок моего ботинка. Замирает. Я пропускаю пару вдохов, не сводя густо обведенных глаз с его обессиленного тела, готовясь к самому долгожданному событию этого бесконечно долгого дня.

— Привет, Миха. И прощай. Последним, что ты увидишь в своей жизни, будет мое лицо, — говорю с наслаждением, желая поймать в его гаснущих глазах немой ужас или мольбу о невозможном прощении, но не улавливаю этого и в помине, только мутный расфокусированный взгляд, простирающийся куда-то мимо моего любовно загримированного лица.