Думать, верить и ждать. Десять минут, двадцать. Закутавшись в шёлковый шарф, Таня ходила по кругу обочины. Не замёрзнуть. Словить любую машину и… Домой. Чемодан, вещи. В Питер. Домой. Каждые десять минут всё сильнее холодало. Её пальцы вжимались в тёплые участки под одеждой. Ноги двигались лениво, устало. Скоро опять зачёты, её снова зовут в мюзикл, дают шанс танцевать и развиваться прямо сейчас. Застудить ноги нельзя. Ни в коем случает. Нет, нет. В тонких осенних ботинках Таня танцевала чечётку для одинокого пустыря. Губы холодные. Ни одной машины нет. Проклятье! Проклятье…

Глаза девушки окончательно заморозились на одной точке вдали парка.

– Никогда не знала, что может быть так холодно. Когда уже хочется лечь куда-нибудь и заснуть. Окоченеть намертво. И думать ни о чём не охота. Ни секунды. В конце концов, ноги заболели. Я села на бордюр и вижу недалеко, через дорогу остановился автомобиль у заброшки. Темно, но, кажется, что это был Лёша.

Её слова были похожи на те, какие Таня должна была давать в прокуратуре или на суде. Та речь, какую она обдумывала целыми днями в больнице и тут же забывала, погружаясь в медикаментозный сон.

И даже там её преследовал тёмный асфальт, уродская погода и машина через дорогу.

– Не думая, не оглядываясь по сторонам, я рванула через дорогу, но не успела, – Таня опустила голову. Кусочки искажённой памяти вмешивались в речь как осколки переломанного ребра. Сложно сделать вдох.

Она сделала три беговые прыжка в сторону тёмной пустоты и остановилась. Последовал удар сбоку. Ноги подкосило. Так, будто в тело кинули кусок бетона. Несравнимое ощущение. Когда на метров десять замёрзшее, слабое тело девочки проносит по асфальту, разбивая и без того тончайшие кости в месиво. И всё, что остаётся в памяти от удара это холодные кончики пальцев.