Я бы смело послал нахуй всех диванных философов, которые заикнулись бы, что это — суровая, но поучительная школа жизни. Потому что факт того, что я не захотел сигануть с крыши того захудалого барака, куда мы переехали, не сошёл с ума и не остался инвалидом после очередной встречи с одноклассниками после уроков можно назвать чистым везением и удачным стечением обстоятельств.

В конце концов, хоть в чём-то удача должна была мне подвернуться.

И когда мы снова шли по этим улицам, и я чувствовал на себе её напряжённый, испытующий взгляд, только чудом не сумевший прожечь в моей голове огромную дыру, мне хотелось схватить её за хрупкие, тонкие, идеально ложащиеся в ладонь плечи, встряхнуть хорошенько и сказать, что я всё помню. Намного лучше, чем ей могло показаться, помню свою прошлую жизнь.

Что в торце того дома мою мать назвали малолетней шалавой, под цветущим кустом сирени мне разбили нос, потому что я слабак и запорол подачу в игре на физкультуре и подвёл этим всю команду, а как-то вечером в соседнем дворе милые на вид женщины назвали моё появление на свет огромной ошибкой.

Они же меня не видели. Они не специально. Это ведь достойное оправдание?

Я не просто так годами держался подальше от этого города. Хотел не то, чтобы забыть всё дерьмо, что довелось хлебнуть здесь, а скорее забыть ощущение собственной беспомощности и смирения с тем, что борьба против судьбы не имеет смысла. Потому что давно доказал самому себе, что могу пойти против системы и получить то, что хочу.

И единственное, чего мне теперь хотелось — доказать то же самое ей.

Заставить её поверить, что я стал другим. Заставить снова доверять мне, хоть и сам не представлял, как это возможно после всего, что когда-то натворил.

Мы вместе натворили.

— Ты приезжай, обязательно приезжай! Тебе всегда тута рады будут, Кирилл, — который раз на новый лад повторяет баб Нюра, и взгляд невольно падает на то, как искажается при этом лицо Маши, задумчиво и слишком уж долго смывающей мою кровь со своих рук под струей воды.

У неё не выходит скрыть ужаса от мысли, что нам снова придётся оказаться здесь вдвоём. И меня подобная перспектива тоже выбивает из колеи, потому что прошло вот уже пять минут, как она выпустила мою руку, а мне, как идиоту, хочется понюхать кожу в том месте, где лежали её пальцы.

В пизде твоё самообладание, Кирилл. И, увы, не в буквальном смысле.

— Обязательно, баб Нюр, — киваю и улыбаюсь, но оторваться от неё не могу. Стоит у раковины, чуть сгорбившись, ладони уже алые от ледяной воды, а голова опущена вниз и пушистые ресницы не двигаются вот уже сколько? Одну, две, три минуты? — Только постараюсь в следующий раз создать вам как можно меньше неудобств.