Быстро же ты забыл все данные самому себе обещания, Кирилл.

Просто хочется получить ещё больше. Вслед за сердцем и телом забрать её душу.

Только маячок вдруг останавливается. Идут секунды, а точка так и не приходит обратно в движение, остаётся пульсировать на границе реки и берега. И меня охватывает даже не страх, а самый неистовый, неконтролируемый, первобытный ужас, который холодными и острыми иглами врезается в спину и одним рывком выдирает из меня все внутренности.

Я бегу вперёд так быстро, что лишь единожды захваченный глоток воздуха панически мечется внутри лёгких, царапает, щиплет, пробивает их насквозь, пытаясь выбраться. Пульс ускоряется, ускоряется, ускоряется вместе со мной, каждым своим издевательски-громким и чётким ударом у меня в висках отсчитывая доли драгоценных секунд, которых может не хватить.

Вымощенная новенькой плиткой набережная кажется бесконечной. Огромным чистилищем, сквозь которое мне нужно пройти, и успеть за каких-то пару сотен метров признать, принять и искупить все свои грехи. Бежать по тлеющим углям, по полыхающему огню, обжигающему всё моё тело, по осколкам битого стекла, однажды уже пропитанными моей кровью. И молиться.

Молиться о том, чтобы расплатой за всё, что я натворил, не стала она.

Я не сбавляю скорость даже увидев её, облокотившуюся на перила, безвольно свесившую голову над беспокойной тёмной рекой. Бегу до последнего, как сумасшедший, и ни на мгновение не отвожу от неё взгляд, не позволяя ей больше исчезнуть, растаять, пропасть из моей жизни.

Больше я никогда и ни за что тебя не отпущу, Маша. Даже если ты сама попросишь.

Только на расстоянии нескольких шагов от одинокой фигуры, с развевающимися под дуновениями ветра светлыми волосами и полами светлого плаща, я резко хватаюсь за перила, чёрт знает какой по счёту раз сдираю коросты со своих пальцев об шероховатую железную поверхность, и порезы начинает тут же жечь от соприкосновения с влагой. Тело ещё дёргается вперёд по чистой инерции, но что-то почти неуловимое, невыносимо уязвимое в ней заставляет меня остановиться.

Мне хочется рухнуть перед ней на колени, плотно обхватить руками её ноги, прижаться лицом к животу и плакать, как тому беспомощному и затравленному мальчишке, которого, как я думал, давно уже насмерть забил в себе. Оказалось — нет. Он всё так же тянется к ней, ища своё спасение в тепле маленького тела, в нежном запахе фиалки, в абсолютном и безграничном принятии ею всех его слабостей.

Но сейчас точно не время выплёскивать на неё бурлящие у меня внутри эмоции. Сначала нужно сделать хоть что-то, чтобы помочь ей справиться со своими, парализующими и удушающими.