Оставляю мимолётные и лёгкие поцелуи у неё на плече, просто прижимаюсь к изящному изгибу губами, отдавая всю скудную, ничтожную ласку, на которую только способен. Теряюсь во времени, сосредоточив всё своё внимание, все свои мысли на одном лишь её дыхании, отсчитываю незамысловатый и успокаивающий нас обоих ритм: глубокий вдох — неторопливый выдох.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Ей нужен этот кислород, чтобы не умереть. Мне же нужна только она, одна она. Я дышу ею. Живу ею.

Сумасшедший, помешанный, больной.

— Дыши, Маша, дыши.

Дыши, Кирилл, дыши. И не забывай, что каких-то полчаса назад ты был уверен, что сможешь отказаться от этого.

Напряжение постепенно оставляет её тело, сведённые судорогой ещё в начале приступа мышцы расслабляются одна за другой, и я подаюсь навстречу, удобнее перехватываю руками тонкую талию и хрупкие плечи, позволяя ей оседать, расплываться, таять в моих объятиях. И сам растворяюсь в этих ощущениях, в нашей близости, в долгожданном и настолько желанном доверии, которое она щедро дарит мне прямо сейчас.

Вот так, рядом с ней, можно позволить себе сосредоточиться лишь на чувствах, на прикосновениях, на пронизанном чистым волшебством моменте полного принятия и смирения с тем, что мы испытываем друг к другу. Можно ловить на её спине тёплые блики клонящегося к закату солнца и позволять кофейно-розовому свету укутывать нас мягким, согревающим уютом; представлять себе бесконечную череду наших совместных вечеров, о которых я мечтал искренне и долго, в одних лишь этих мечтах черпая силы для ожидания.

— Я боюсь за тебя. Боюсь, что не смогу уберечь, — говорю как есть, честно и откровенно, хотя признаваться в этом больно практически на физическом уровне. Для чего ей рядом беспомощный слабак? Для чего отношения, в которых боли и страха будет всегда поровну со счастьем? — Я не знаю, как заставить себя сделать то, что нужно, поступить правильно. Как-то давно ты сказала мне, что смириться с потерей не так уж сложно, когда привыкаешь ничего не иметь, но это не так, Маша. Для меня это не так. Мне не хватило и последних десяти лет, чтобы принять то, что я тебя потерял. И я не хочу, я не могу снова пойти на такой риск.

— Но тебе придётся.

— Я знаю. Знаю, — качаю головой и тихонько раскачиваю её в своих руках, целую в висок, в лоб, снова в висок, еле проглатываю вместе со слюной вставший среди горла камень, — кажется, тот самый, что только недавно уверенно сорвал со своей шеи и опрометчиво решил, что отныне он не будет тянуть меня на самое дно жизни.

Сомнения, сомнения, сомнения. Стоит лишь чашам весов прийти в равновесие, как тотчас же на одну их половину приземляется что-то новое, требуя немедленных, но при этом выверенных и скрупулёзных действий.