— Дядя Глееееб! — раздаётся за моей спиной, но прежде, чем я успеваю обернуться, мимо уже проносится юркой тенью маленький человек с вихрем взлетающих в воздух пушистых ярко-рыжих волос. Диана, сидевшая как раз рядом с Глебом, испуганно отшатывается в сторону, отодвигается на стуле как можно дальше от маленькой девочки, ловко пробравшейся в самый дальний угол и уже успевшей обхватить Глеба руками за шею.

На фоне ребёнка Измайлов выглядит не просто крупным мужчиной, а настоящим исполином, и его ладонь, ласково треплющая рыжую макушку, закрывает собой весь детский затылок и доходит до самого лба. И перед моими глазами всплывает воспоминание заляпанной чужой кровью одежды в его машине, и что-то хрустит, шуршит под пальцами — нет, не сжимаемый судорожно край грубой, старой клеёнки, а стремительно трескающиеся представления о чужой жизни.

— Я предупреждал, — кивнув в знак приветствия, кидает Глебу извиняющимся тоном высокий мужчина, зашедший вместе с Кириллом и втиснувшийся в узкое пространство между столом и кухонным гарнитуром.

— Это Слава, — представляет Кирилл мужчину и, обменявшись мимолётными, еле уловимыми взглядами с Глебом, добавляет: — Просто Слава. Наш ведущий специалист по информационным технологиям и системам безопасности. Это Рома и Маша.

Глеба и Диану он пропускает вполне естественно, и я начинаю улавливать иронию всех шуток Кирилла, связанных с тем, что каждый второй человек в Москве или родственник, или друг Глеба. Но внешне Слава не имеет с ним ни одной общей черты: худощавый, с короткими ярко-рыжими волосами и россыпью мелких бледных веснушек по всему лицу; светлые, холодные глаза смотрят с лёгким прищуром, на тонких бледных губах — усмешка превосходства над окружающими, настолько знакомая мне, что невольно закрадываются мысли, не является ли именно она пропуском в этот клуб самоуверенных и циничных властителей судьбы.

Только Глеб продолжает выбиваться из привычного амплуа, и больше он не степенный и разленившийся на солнце глава прайда, не скалящий зубы перед нападением смертельно опасный хищник, не красующийся шикарной гривой и грацией безжалостного убийцы самец, а прямо прирученный к рукам и послушный котёнок-переросток, позволяющий с упоением тискать себя радостному ребёнку.

— А ты чего не в садике, принцесса? — после его вопроса девочка сникает на глазах, оглядывается в сторону отца, чей насмешливый взгляд явно говорит о том, что помогать ей объясняться он не намерен, и обречённо вздыхает.

— Я, кажется, приболела, — выдаёт она заговорщическим полушёпотом, кивает головой и, в качестве последнего возможного доказательства, издаёт громкое «кха», вместо кашля больше напоминающее смешок.