Он делает паузу, делает глубокий вдох, делает вид, что рассуждает логически, а не поддаётся чистым эмоциям.

— К тому же, — продолжает он, ловко набрасывая на себя ненавистную мной маску хладнокровия, — если в происходящем сейчас замешан Роберт Байрамов, мне нужно знать об этом наверняка. Говорят, он пробрался в самый ближний круг доверенных лиц Валайтиса, и тогда нам определённо будет не по пути.

— И как ты планируешь узнать, замешан ли он?

— Любыми доступными средствами, Ма-шень-ка, — под его ухмылку и моё далеко не первое разочарование исходом разговора мы въезжаем во двор снимаемой для Ромки квартиры, которая была практически моим домом на протяжении пяти месяцев. А теперь всё, происходившее там, кажется настолько же далёким, призрачным воспоминанием, как и моя жизнь в родном городе.

— Я видела сегодня твоего отца, — сама не знаю, зачем говорю ему об этом, но Кирилл нажимает на кнопку, выключая зажигание, и остаётся сидеть на своём месте, какое-то время смотрит сквозь лобовое стекло на огромный куст уже отцветающей сирени под самым подъездом.

— Произвёл впечатление? — интересуется он, вытаскивает из кармана пиджака пачку сигарет и крутит, сжимает, мнёт между своими длинными и худыми пальцами, каждое движение которых я до сих пор ловлю с ненормальным, кружащим голову, парализующим восторгом.

— Да. Произвёл, — глупо было бы отмахиваться от очевидного или пытаться соврать. Старший Войцеховский действительно производил впечатление и, появившись в дверях за пятнадцать минут до конца традиционного вечернего совещания у Лирицкого, окончательно перетянул на себя и без того рассеянное к исходу трудового дня внимание всех сотрудников.

С Кириллом они были похожи, пожалуй, намного меньше, чем мы с Ксюшей. Такие же каштановые волнистые волосы, тёмные глаза — с другого конца длинного кабинета разглядеть их точный оттенок не представлялось возможным, да и мне не хотелось хоть чем-то демонстрировать свою излишнюю заинтересованность его персоной; аристократично тонкие черты смотрелись гармонично и изящно, придавали его лицу такую красоту, с которой невозможно было поспорить, даже будучи заранее предвзятой к личности этого мужчины.

В сравнении с внешне приятным и дружелюбно улыбающимся всем отцом, Кирилл казался хмурым и нелюдимым, будто до сих пор по-подростковому угловатым, с более заострёнными, ярко выделяющимися скулами и подбородком.

Как забавно: мы оба ходили мрачными тучами, отталкивающими окружающих, имея поблизости более привлекательную, успешную, обожаемую всеми версию. Только в противовес мне всегда шла сестра-солнце, а ему — собственный отец.