— Отказываюсь, — спокойно отзывается он, но слышно сразу: продолжать этот разговор ему не хочется. Вот только меня эта каменная твёрдость его голоса подначивает наседать ещё сильнее, тонким ручейком пытаться выточить ход в выстроенной им преграде.

Нет, это не упрямство или гордость. Лишь отчаянное желание удержать между нами хоть мизерное расстояние в четверть дыхания, не слиться с ним окончательно, не превратиться в податливую и безмерно восхищённую тень Кирилла Войцеховского. Не стать рабом и жертвой своих чувств, отныне вырвавшихся из-под долгого жёсткого контроля и руководящих мной так, как им вздумается.

Заставляя тянуться к нему и днём, и ночью. Притрагиваться к длинным прохладным пальцам, переплетаясь с ними, ощущать силу их властных, уверенных ответных прикосновений. Гладить шрам, отзывающийся под моей лаской, движущийся и льнущий ко мне, как к своей хозяйке. Зарываться руками в густые волны волос, беспощадно продирать их и тут же ловить губами порывистые, хриплые стоны, платить за свою дерзость долгими, изматывающими укусами, так и остающимися на тонкой грани между болью и удовольствием.

Между раем и адом. Между светом и тьмой. Между желанием сбежать, пока не поздно, и вцепиться в него мёртвой хваткой, потому что уже слишком поздно. Вот где я нахожусь каждый проклятый день с тех пор, как мы стали вместе.

Не пару недель назад. Не в поезде, увозившем нас в прошлое. Не первым случайным соприкосновением губ через кружку, или совсем не случайным — той жаркой ночью, что разрушила наши жизни и отстроила их заново по кривому и порванному лекалу.

Наверное, всё началось с долгого пути от кладбища до нашего дома, с плотно сомкнутыми ладонями и молчанием, которое могло сказать намного больше любых слов. С первого столкновения на рассвете. С первого слишком уютного вечера и брошенного мне фатальным вызовом: «Неправильный ответ, Ма-шень-ка».

Всё это длится так долго, что уже обязано подойти к своему логическому концу.

— Теперь у тебя нет весомых причин отказываться от его предложения, — замечаю вполголоса, потому что горло сдавливает странной, жгучей болью, когда приходится говорить об этом вслух. — Самое подходящее время обзаводиться влиятельными соратниками.

— Нет, не подходящее, — вибрация его голоса вынуждает меня снова повернуться к ему, увидеть явно проступающие на лице злость и разочарование. — Я подставил тебя. Подставил Илью и вашу подружку. Глеба, который и так трясётся за свою семью. Это точно не самое подходящее время, чтобы думать о своей обиде или тешить собственные амбиции.