Эти чёртовы слёзы должны когда-нибудь закончиться. Должны.

Мы лежим так до рассвета. Пропадаем, поддаёмся дрёме, исподтишка накрывающей наши тела тонкой вуалью, вздрагиваем испуганно, неожиданно проваливаясь обратно в мучительные сны, будим друг друга, застываем, отвердеваем в переплетении рук и ног, сливаемся дыханием.

Только молочная пелена медленно просыпающегося солнца, разливающаяся по чернильному небу, не разгоняет страхи, не отводит их прочь, отправляя вслед за ночью. Они остаются с нами, хитрым и живучим паразитом забираются внутрь тела, прячутся в тени раздутого, пульсирующего за износ сердца и постепенно отравляют, парализуют, убивают.

Я захожу в душевую вслед за ним, тут же ёжусь от брызг долетающей до меня прохладной воды, обхватываю плечи ладонями и это неожиданно выглядит так, словно пытаюсь прикрыть голую грудь. И этим странным движением ещё сильнее просто обнажённого тела обращаю на себя его взгляд: тяжёлый, густой, стекающий по мне горячим мёдом.

Запоздало осознаю, что делать подобное утром — запрещённый и жёсткий приём, но контролировать себя как раньше уже не получается. Это больше не провокация, а невыносимая потребность, удовлетворить которую хочется прямо здесь и сейчас.

Меня не сдерживает больше физической оболочкой. Я вся — сгусток сплошной энергии, ярких эмоций, искрящих порывов и молниеносных импульсов.

Оказываюсь прижата спиной к плитке быстрее, чем осознаю рывок Кирилла прямиком ко мне. Прямо как в первый раз, — эта мысль стремительно накручивает мои органы на острое веретено желания и рисует ненормальную улыбку на искусанных губах. Его ладонь ложится на шею, пытается сжать её крепко и грубо, но выходит лишь мягкое, абсурдное для ситуации нежное поглаживание пальцами.

Мы изменились. Оба изменились так сильно, что обратно уже ничего не вернуть.

И он понимает это тоже. Чувствует. Закрывает глаза и прижимается своим лбом к моему, а пальцы разжимаются и неторопливо спускаются к ключице, обводят её выступ.

— Я сделаю всё, чтобы быть с тобой. И всё брошу, не раздумывая, — забываюсь, пытаюсь покачать головой, но лишь сильнее упираюсь в его лоб и попадаю кончиком носа в выемку над верхней губой. И какая в самом деле разница, смогу ли я его простить, если всё равно доверяю безоговорочно и абсолютно? Сейчас доверяю даже больше, чем самой себе, уязвимой и ослабленной испытываемыми чувствами.

Я знаю, уверена, что он говорит правду. Вот только в конце, как и положено, должно появится хотя бы одно веское и перечёркивающее всё к хуям «но».

— Как только буду уверен, что тебе больше ничего не угрожает. Как только перестану трястись каждую секунду, что тебя могут снова у меня отобрать.