Дверь с противоположной стороны машины распахивается, впуская внутрь гул и свист оживлённого шоссе. А я не решаюсь поднять голову и посмотреть на того, кто стоит снаружи, молясь богу только о том, чтобы это был Глеб. Чтобы меня нашли, догнали и вытащили из этого траурного катафалка.

— Маша, выходи, — голос Кирилла заставляет меня вздрогнуть не столько от неожиданности, сколько от неприкрыто сквозящего в нём страха. Такого, будто он сам весь последний час балансировал на небывало тонкой, почти стёртой грани между жизнью и смертью, лютой ненавистью к себе и попыткой вгрызться зубами в любой шанс остаться в живых.

Я смотрю на него и не верю своим глазам. Смотрю на плотно сомкнутые губы, играющие желваки, выпирающие сильнее обычного точёные скулы и на напряжённые, перекрученные вены на его руке, крепко сжимающей пистолет, приставленный прямиком к виску сидящего рядом со мной мужчины.

Я смотрю на него, и боюсь пошевелиться, моргнуть, закрыть глаза и вернуться в ту реальность, где он так и не пришёл за мной.

— Без фокусов, — бросает он грубо сидящему за рулём верзиле, и только нарастающий в громкости звук сразу нескольких приближающихся к нам мигалок помогает мне сделать последний, отчаянный рывок прочь из машины.

А улица оглушает меня чередой громких, тихих, шипящих и свистящих, тонких и низких звуков. Только все они — словно сквозь плотно обёрнутую вокруг моей головы ткань, и перед глазами кружится и мигает тысяча оттенков серого цвета, от почти белого до насыщенно-графитового, с мелкими вкраплениями антрацита.

Меня сжимает, перекручивает, распирает и пронзает какой-то странной, отвратительной болью, и тело скрючивает точь-в-точь так же, как в злосчастной машине, и становится совсем невыносимо дышать.

«Я ухожу и снова возвращаюсь. И мыслями всё возвращаюсь именно к нему. А иногда смотрю на других мужчин и думаю: ведь они лучше. Благороднее, честнее, хоть и те ещё мудаки. Но тянет всё равно к нему, как себя не выворачивай. Это так… странно. Ну как меня угораздило так влюбиться, а, Маш?»

Веки — как чёртовы железные шоры, которые мне еле удаётся сдвинуть. Свет режет глаза, исподтишка прокрадываясь к ним сбоку, потому что единственное, что я вижу непосредственно перед собой, это всё тот же асфальт, только на этот раз уже залитый непонятными мокрыми пятнами. Во рту, в носу всё жжёт, свербит, сводит от горького вкуса желчи, выходящей из меня мучительно маленькими порциями, с такими мощными рвотными спазмами, что выламывает всё тело.

— Маша, Машенька, Маш, — нашёптывает на ухо Кирилл, обхватывая меня поперёк живота одной рукой и придерживая волосы на затылке — другой. Взгляд плывёт и еле фокусируется на остановившихся рядом машинах, отделяющих нас от дороги: полиция, два автомобиля ДПС и чёрная иномарка с красной полосой и надписью «следственный комитет».