— Вот же бараны, слов нет, — шепнул мне Максим на ухо, когда мы столпились у входа в раздевалку, пропуская уже выходящих из неё учеников. Хоть я и была полностью согласна с подобной характеристикой наших друзей, ответить ничего не успела: его мизинец на один короткий и такой приятный миг зацепился за мой, прежде чем мы вынуждены были разойтись каждый по своим углам.

Могли бы и не расходиться. Могли бы не переглядываться украдкой из-за рядов с чужой верхней одеждой, идти по коридорам и подниматься по лестнице вместе, а не порознь, на безопасном друг от друга расстоянии, могли бы поцеловаться перед тем, как юркнуть по кабинетам, а не довольствоваться одним мимолётным взглядом.

Если бы я не струсила несколько недель назад, а он бы не поддержал мою дурость и не продолжал безмолвно разыгрывать отсутствие между нами отношений. И теперь я сама не знала, а хочется ли ему что-то менять? Может быть, он и сам не собирается придавать публичности тому, что происходит между нами? Может быть, моё импульсивное предложение только поставит нас обоих в крайне неудобное положение?

А в кабинете меня ждало чудо.

Настоящее, живое чудо, которое суетливо раскладывало вещи на нашем столе и поправляло каштановые волосы, собранные в игривый низкий хвост с красивой заколкой. И я, замешкавшись на пороге на доли секунды, ринулась к ней и чуть не сбила с ног, неуклюже обхватила руками и ткнулась носом в плечо.

Наташа не сопротивлялась, только посмотрела на меня растерянно — кажется, совсем не такого приёма она ожидала — а потом аккуратно ввернулась, чтобы наконец обнять меня в ответ своими длинными и худыми руками.

— Мы так по тебе скучали, — честно призналась я, неохотно отлипая от неё и отходя к своей стороне стола. За без малого месяц, что Колесова пропадала со своим Яном, я успела надумать себе таких кошмаров, что еле подавила в себе желание ощупать её руки-ноги и проверить, цела ли она.

— Как оказалось, грипп очень долго и тяжело лечится, — ехидно усмехнулась Натка без тени смущения на лице, — а я ещё подхватила какой-то козлиный.

Насколько мы с Ритой предпочитали всё держать в себе и играть в молчанку, стыдясь своих чувств и слабостей, настолько же Наташа свободно и открыто говорила обо всём, что беспокоило её. Выплёскивала своё негодование, делилась сомнениями, спрашивала совета, впрочем, не всегда вслушиваясь в ответ, — просто избавлялась от накопившегося внутри и сразу успокаивалась, приободрялась и продолжала жить, как и всегда, легко и непринуждённо.

Вот только теперь-то я знала, что на самом деле спрятано под толстым и плотным слоем «легко» и декоративным блестящим напылением «непринуждённо».