– Я видел свою жизнь. Рождение, смерть и то, что посередине. У меня на голове перья, в одной руке оружие, в другой трубка. Во сне мне велели… не воевать, – произносит он. – Выбирать трубку. Выбирать мир с белым человеком, когда это возможно. Так я и буду делать.

Джон

Джон

Вашаки уходит, не забрав картину. Наоми еще не закончила. Она работает уже много часов, почти не замечая моего присутствия. Я не даю фонарю погаснуть, а углям остыть, а она рисует. Ее запястья и платье из оленьей шкуры измазаны краской. У нее не осталось одежды, на которой не было бы следов краски. Наоми принялась за работу гладко причесанной, но ее коса успела растрепаться. Она рассеянно смахивает мешающие прядки с лица, оставляя на щеке черную полосу. Я собираю ее волосы и снова перевязываю веревочкой, поглядывая поверх ее головы на фантастический пейзаж, который она изобразила. Вздрогнув, Наоми поднимает на меня взгляд и касается своих волос.

– Они все в краске, да?

Я сажусь на корточки рядом с ней.

– Ага. У тебя все в краске. Но оно того стоило.

Она садится на пятки и окидывает взглядом свою работу.

– Я никогда раньше ничего подобного не делала. Но… Картина готова.

События из видения изображены по порядку, следуя за нитью рассказа Вашаки, четко прорисованные, но тающие по краям. Картина размытая, но в то же время ясная. Суровая, но не безысходная. Наоми удалось запечатлеть отчаяние и надежду Вашаки в извилистых линиях и несочетающихся сценах. Цвета, противоречия и связи сливаются в образ вождя.

– Это же его лицо! – изумленно восклицаю я. – Оно не сразу бросается в глаза, но теперь я только его и вижу.

– Оно проявилось постепенно. Его лицо рассказывает эту историю лучше, чем все остальное. Это же его видение.

– Наоми и ее лица, – говорю я. – Это… – Я делаю паузу, подбирая слово. – Это настоящая трансценденция.

Она мягко улыбается мне. Ее глаза влажно блестят.

– Как думаешь… ему понравится? – шепчет Наоми.

– Это не такая картина, чтобы нравиться или не нравиться, милая.

Она снова улыбается, услышав ласковое обращение, и гладит меня по щеке.

– Да, пожалуй, ты прав.

– Но, может, она подарит ему утешение… Придаст сил. Может, он посмотрит на нее, когда почувствует, что сбился с пути.

– Ты хороший человек, Джон Лоури. – Наоми прижимается ко мне, касается руками подбородка и целует в губы. – Ты хороший человек… И теперь у тебя все лицо в краске, – хихикает она. – Извини.