Уже минут тридцать он добивался от Веры, чтобы она подписала бумаги, где добровольно передаёт ему права на именные активы трастового фонда. Не мудрствую лукаво, он решил, что самое простое решение — самое лучшее: девчонка просто подпишет бумаги и всё. А барристер, имея такие полномочия, подтвердит её добровольное волеизъявление.

Господин Измайлов даже не поленился озвучить свои резоны.

— Мне в хую дыра все эти ваши порты, мосты и пароходы. Мне нужны только акции. Если бы их не перезапутали всеми этими трастами, договорами и юридической поебенью, что сам чёрт не разберёт, я бы просто забрал своё и свалил ещё тогда. И не ввязывался в разборки пятнадцать лет назад. И девчонка была бы жива. Но твой отец оставил меня ни с чем, и мне пришлось крутиться, — выбил он из пачки сигарету и закурил с видом оскорблённой добродетели. — Это моё, девочка, не твоё. Так что подписывай и не ерепенься.    

— Вы позволите? — сообразив быстрее англичанина, Вестлинг налил воды и обратился к стоящему между ними охраннику.

Тот повернулся к Измайлову, Измайлов царственно кивнул. Ян вручил Вере стакан.

Хорошо хоть зубы не стучат, — подумала она, жадно глотая воду. Руки тряслись. Голос предательски дрожал. Но то ли от того, что сейчас рядом стоял невозмутимо спокойный Вестлинг, то ли от воды — стало легче.

— Я ничего не буду подписывать, пока вы не вернёте Марка и не позволите убедиться, что он жив, — отдала Вера стакан и посмотрела на часы.

Как же медленно идёт время!

Она уже заставила Измайлова похвастаться, представь пред ней и в роли спасителя, и в роли благодетеля, и в роли невинного агнца, вынужденно державшего бордели и толкающего дурь, которой кстати «занимался» не он, а его брат, новоиспечённый мэр. И даже в роли гостеприимного хозяина, у которого клиентам ни в чём не отказывали, каких бы утех они не требовали. В роли несчастного обиженного дельца он тоже был: ведь это из-за Марка господин Измайлов вынужден был свернуть доходный бизнес — красивые необъезженные тёлочки пользовались спросом, но этот мудак Реверт всё испортил.

Марк будет рад узнать, что всё не зря, подумала Вера.

А стрелки как приклеились к часам и никак не хотели двигаться.

Человек, убивший её отца и решивший, что этим имеет право называть его деньги своими, тяжело, скучающе вздохнул на её требование.

— Боюсь, сейчас это несколько затруднительно, — почесал он затылок, покосившись на телевизор. А, может, на Мамая, который дёрнулся к экрану, словно ему было плохо видно, но головорез не позволил ему подойти ближе. — Честное слово, Вера Сергеевна, ну что мы из пустого в порожнее. Я говорю, что он не вернётся, пока вы не подпишете бумаги, вы — что ничего не подпишете, пока он не вернётся. Давайте уже сдвинемся с мёртвой точки.