– От меня разгрузочный?

– И от тебя тоже, – не удержалась она.

– А я не люблю ужинать один.

Алёна возмущённо фыркнула.

– Не сомневаюсь. И также не сомневаюсь, что ты легко найдёшь себе компанию. И на «полежать», и на «поесть».

Барчук почесал в затылке. Одна из привычек, которая Алёну раздражала. В принципе раздражала, во всех. Но почему-то не в нём.

– Давай ты мне скажешь, что тебя бесит, и мы, наконец, пойдём есть, – предложил он, в конце концов. – Только конкретно и по делу. Потому что жрать хочется так, что за ушами трещит.

Алёна кинула на него ещё один выразительный взгляд, и Михаил Сергеевич послушно исправился:

– Очень хочется есть.

Алёна выпрямилась на стуле, на Барчука смотрела. Он тоже на неё смотрел, выжидательно, даже брови заинтересованно вскинул. А Алёна вдруг поняла, что сказать ей ему, по сути, нечего. Кто она такая, чтобы предъявлять ему претензии? Хоть про брюнеток, хоть про блондинок, хоть про рыжих?

Расстроено выдохнула. С кресла поднялась и потянулась за сумкой.

– Пойдём ужинать, – проговорила она.

– И всё-таки, что ты хотела мне сказать? – спросил он, когда они спускались в лифте.

– Что ты потаскун, – себе под нос выдохнула Алёна, но Михаил Сергеевич всё равно услышал. Повернулся к ней, снова принялся её разглядывать, с большим интересом. В его взгляде разгорался огонь любопытства. Он даже посмел ухмыльнуться.

– Ты Каринку видела?

Алёна молчала, разглядывала своё искажённое отражение в металлических дверях лифта. Миша хмыкнул, так и не дождавшись от неё ни ответа, ни какой-либо реакции. Затем сказал:

– Она больше не придёт. Я купил ей машину. Будет ездить мимо, и мысленно крыть меня матом. А, может, и вслух. Она может.

Лифт остановился, Алёна вышла первой и направилась к дверям, на Барчука не оборачиваясь. Знала, что он продолжает ухмыляться, выглядит довольным, наверное, считает, что она его приревновала. Может, и приревновала, неприятно делить мужчину с кем-то ещё, даже если он тебе ещё ничего не обещал, но, на самом деле, в эту минуту Алёну волновала другая мысль: а чем Миша откупится от неё, когда придёт момент? Машиной, квартирой, деньгами? И ей, видимо, надлежит остаться подарком довольной, и больше его не волновать и не тревожить своими появлениями в его вольной жизни.

По всей видимости, нужно морально подготовить себя к такому исходу их отношений. Чтобы потом не ахать, не лить слёзы и не хвататься за голову. Или за разбитое сердце.

Сегодня было воскресенье. Это совсем не означало, что Миша не сорвётся в город по делам, но сегодня они впервые проснулись вместе не по звонку будильника. То есть, Алёна проснулась первой, Барчук ещё спал, повернувшись к ней спиной и обхватив руками подушку. А она некоторое время лежала и разглядывала его. Не привыкала, нет. Привыкать как раз было страшно. Но её взгляд скользил по его шее, широким плечам, по коротким, тёмным волоскам на затылке, и отчего-то хотелось заплакать. Дурацкое состояние души, которого Алёна раньше никогда не испытывала. Непонятного умиления, теплоты внутри, когда хочется без конца прикасаться, заботиться и… Алёна зажмурилась, затем села на кровати. Не хватало ещё в Барчука влюбиться. По-настоящему, со страстью. В этого равнодушного, непробиваемого медведя-гризли. Который безумно любит заглядывать своими любопытными, бесстыдными глазами к ней в душу, что-то там высматривать, а после с упоением рассказывать, как она неправильно воспринимает эту жизнь. В свою душу Михаил Сергеевич сам заглядывать не любил, и другим не позволял. Наверное, всерьёз рычать начнёт, если Алёна только рискнёт попробовать, а ему, значит, всё можно. Эксперименты над ней проводить, перевоспитывать, поучать.