— Ты же у меня очень умная девочка и не станешь делать тех глупостей, которые привели Кира и Ксению к тому, что они сейчас имеют. И я бы все сейчас сделал от меня зависящее, чтобы избавить тебя от этого разговора. Но для того, чтобы достичь желаемых результатов — я пока еще не вижу других способов.

В какой-то момент мне даже показалось, что он стал говорить на полном серьезе, лишь ненамного изменившись во взгляде и в пугающем выражении своего "потемневшего" лица. Иначе данное явление я назвать и не могу. Оно именно "потемнело". Нет, не буквально, а с несвойственным для большинства смертных эффектом. Будто его истинная черная сущность отзеркалилась на поверхности его человеческой маски. Самое страшное, что было когда-нибудь мною увидено…

— И ты тоже не можешь не помнить о столь значимых для тебя вещах и людях. Ну, а я, так в особенности. Ведь мы в ответе за тех, кого приручили или перед теми, чьи жизни зависят от наших поступков и тех же решений. Ломать всегда проще и быстрее, чем создавать и совершенствовать, защищая от жизненных невзгод и неизбежных катаклизмов. Мы очень часто об этом забываем. И мне очень больно думать о том, что ты тоже на какое-то время забылась и подвергла близких тебе людей еще более ужасной участи, чем у твоей подруги Ксении. Даже страшно себе представить, что с ними могло или может произойти, если ты вовремя не остановишься и не осознаешь в полной мере истинных масштабов своих последних ошибок. И я сейчас это говорю совсем не для того, чтобы тебя напугать или припереть к стенке, как какую-нибудь безмозглую шлюшку. Я очень, ОЧЕНЬ хочу, чтобы ты это поняла ПРАВИЛЬНО. То, что ты для меня значишь на самом деле. И то, чего ты чуть было не лишила нас обоих. Нас и дорогих тебе людей.

Лучше бы в этот момент мой рассудок отключился или перестал обрабатывать звуковую информацию, как мое тело перестало воспринимать тугие нити окутавшего меня кокона чужой воли и Тьмы. Такое ощущение, будто я уже частично лишилась сознания, но… руки, впившийся в мою душу взгляд и вибрирующий в каждой нервной клетке моей кожи голос Глеба продолжали удерживать меня в этом сраном мире и реальности едва не на последнем издыхании. Он же всеми своими действиями и видом дал ясно понять, что не отпустит меня просто так, а теперь еще, для пущей убедительности, добивался поставленной перед собой цели физическими манипуляциями. Пусть пока еще не грубыми, но ведь еще не вечер.

Вопрос в другом. Насколько хватит меня все это выдержать и вытерпеть? Когда мои почти беззвучные слезы перейдут в истеричные рыдания и крики, если я перед этим благополучно не лишусь сознания?