– Тебя это волнует?

– Я бы очень расстроился, если бы… – Килиан тщательно подбирал слова, – если бы огорчил его. – Он взглянул на потолок. – А ты? Разве ты не волнуешься?

– Я думаю, при иных обстоятельствах он был бы рад иметь такого зятя, как ты.

– Наверное, мне стоит съездить в казино с Матео и Марсиалом. Для отвода глаз. Если твой отец догадался о нас, то и другие могут. А это опасно для тебя…

– Отец никому не скажет! – возразила Бисила.

– Но есть еще Симон, – перебил Килиан. – Можем ли мы ему доверять? Вот вчера он прямо спросил, что за болезнь заставила меня снова пойти в больницу.

– И что ты ответил? – хихикнула Бисила. Она села и принялась целовать его лицо, называя глаза, веки, нос, уши, нижнюю губу, рот, подбородок на родном языке: – Дъёко, мё папу, мёлюбмо, лё то, мёе-е, аннё, мбёлю..

– Что болит не там, где он думает, – ехидно сказал он и повернулся, предвкушая ласки.

– Атта, атте, мата, мёесо, – перечисляла Бисила, касаясь спины, талии, ягодиц и ног.

Килиан лег на спину и притянул ее к себе.

– Нет, Бисила, – прошептал он. – На самом деле я сказал, что рана здесь. – Он приложил ладонь к груди. – Вот здесь болит. Йо окон вела. В груди.

– Йо акан вела, – Бисила наградила его широкой улыбкой. – Молодец, ты учишься!

Килиан вернул ей улыбку и заглянул в глаза.

– Теперь моя очередь, – сказал он, взбираясь на нее. – Я не хочу, чтобы ты забыла мой родной язык, наречие Пасолобино. – Он стал покрывать ее поцелуями. – Эстос сон елъс миос гюэльс, миос парпиэльос, эль мио насо, ельс миос льябиос, ля мия бока, эль мио ментон… Это мои глаза, мои веки, мой нос, мои губы, мой рот, мой подбородок… – Он соскользнул, повернул ее и принялся ласкать спину, талию, бедра и ноги. – Ля мия эскена, ля мия синтура, эль мио куль, лас мияс камас… – провел ладонью вверх и остановил на груди. – Исте йе эль мио пит.