– Ну, в чем дело?

Его лоб покрывается морщинами, но я все равно молчу.

– Эль?

Я вздыхаю при звуке своего прозвища, подслушанного им у Тофера. Его янтарные глаза впиваются в мои, густые ресницы дрожат. На сцене для меня больше никого не существует, потому что наступила ясность, ударившая мне в сердце как гигантская волна.

Я должна была догадаться.

И наверное, я знала это с того вечера, когда он нес меня под дождем. Кто сказал, что так быстро полюбить нельзя? Очень даже можно: чувство в моей груди такое огромное, что причиняет боль.

Я глубоко, бесповоротно влюбилась в моего Ромео. В его смущение при встрече с незнакомцами, в то, как он прижимает меня к себе по ночам, в то, как он напевает дурацкие песенки, в то, как он на меня смотрит.

Я хочу проводить с ним все ночи. Только не в его пентхаусе.

У меня ком в горле.

– Тебе плохо? – спрашивает Джек, незаметно для публики гладя мою руку.

– Нет. – Я облизываю губы. – Джек, я не хочу в пентхаус. Больше не хочу. Нам надо это обсудить.

Пусть знает. Пусть привыкает.

Теперь хмурится он. Длится пауза, мы смотрим друг на друга, я ищу на его лице признаки того, что он понимает, о чем я думаю. И судя по тому, как Джек замирает, он понимает.

– Елена…

Но голос мисс Кларк заставляет его прерваться. Я на нее не смотрю, но знаю, где она сейчас: на краю сцены, произносит свой текст; на ней длинное фиолетовое платье и отороченный мехом плащ. Принцесса. Она топает ногой.

– Как мне говорить свой текст, когда эта парочка болтает? – негодует она.