— Я не собираюсь кричать на тебя из-за того, что случилось за ужином, — говорит папа, и моему мозгу требуется минута, чтобы переварить его слова.

— Нет?

Он качает головой. Мама держит его руки у себя на коленях, молчаливо поддерживая все, что он говорит.

— Нет. Я задержу тебя здесь минут на пять, чтобы твои братья подумали, что мы справились с этим, а потом отпущу.

Мама смотрит на него через плечо, мягкая улыбка касается ее лица. Затем она снова поворачивается ко мне и говорит:

—Ты не хочешь поговорить с нами о чем-нибудь? Или только со мной… Я могу выгнать твоего отца.

Я не могу удержаться от смеха, несмотря на тиски, сжимающие мое сердце.

— Я так не думаю.

— Ты уверена, милая?

Делаю глубокий вдох и киваю.

— Уверена.

— Ладно. Ну, тогда я просто скажу тебе одну вещь, а потом ты можешь идти. — Я жду, и она гладит меня по колену. — Этот парень Шон — гребаный мудак, если не видит, какая ты особенная.

Я изумленно смотрю на маму, шокированная от ругательства, которое она только что нагло произнесла, и она абсолютно серьезно кивает, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

— Гребаный мудак.

И, о боже, ничего не могу с собой поделать — я начинаю смеяться. Сильно. И она, и мой отец улыбаются при этом звуке.

— Любой парень, который хочет держать тебя в секрете, не стоит того, чтобы на него сердиться, — добавляет она. — Пошли его. Но вот что я тебе скажу… — Мама сжимает мое колено, прежде чем отпустить. — Я видела, как он смотрел на тебя сегодня вечером, и когда ты выскочила из-за стола, он, кажется, не хотел держать тебя в секрете. Он встал со стула еще раньше твоих братьев, и знаешь, что он сделал? Погнался за тобой. Он даже не колебался.

Я жую внутреннюю сторону щеки, легкость ушла из моего разбитого сердца. Оно снова тяжелое, рваное, запутавшееся, кровоточащее.

— Я точно не знаю, что произошло между вами в старших классах, — продолжает она.

— А я даже не хочу знать, — бросает папа.

— Но… я только что видела его. Я просто… я видела, как быстро он бежит за тобой.