Спустя неделю мой тюремный быт, можно сказать, почти налажен. Без стычек, естественно, не обходится: меня по- прежнему пытаются спровоцировать и засадить в карцер, но я себя теперь контролирую четко и отпор даю исключительно в виде болевых или удушающих: никаких тебе следов, зато доносит информацию доходчиво и отбивает всякую охотку лезть. Не зря я все-таки решил осваивать борьбу. Как знал, что пригодиться.

Что касается следствия, то все бы ничего, если бы не этот гребанный «секретный свидетель». Сколько мы ни бились с адвокатом, имя не разглашалось и держалось в строжайшей тайне. Следователь обосновывал это тем, что мои люди могут представлять угрозу для жизни свидетеля, и очень активно манипулировал на этом, путая все карты. Я сломал голову, пытаясь понять, у кого на меня может быть что-то.

По всему получалось, что только у Зойки, и то в виде каких-то обтекаемых разговоров. Но поскольку зять утверждал, что есть железобетонные доказательства, то оставалось думать, что либо это очередное вранье, либо какая-то сфабрикованная херня. Но опять же, из чего фабриковать? Предположения, конечно, были, опасения тоже, однако уверенности ноль.

И все же я боялся, что сестра продалась. Поддалась своей алчности и обиде. Но пугали меня не столько последствия ее крысятничества, сколько тотальное разочарование. Пусть мы поставили точку в отношениях «брат-сестра», мне до сих пор не верилось, что Зойка способна пересечь эту черту. В конце концов, нас одинаково воспитывали и ценности закладывали одни. Осталось их, конечно, не так уж много, но какие-никакие они все же у нас есть. Поэтому грешить на Зойку не хотелось, и в то же время я не мог не поделиться сомнениями с адвокатом. Мне нужно было быть готовым к любому повороту событий.

Единственное, к чему я не знал, как подготовиться, так это к тому, что в оборот возьмут Настьку. Гридас все еще продолжал поиски. След был. Но я все время думал, не был ли он ложным, чтобы запутать, протянуть время? Вот, что меня по-настоящему беспокоило и сводило с ума. Я себе места не находил, стоило только представить, что моя девочка в лапах этих гандонов, а я здесь, связанный по рукам и ногам, и ни черта не могу сделать. Меня на части рвало. Жить от новостей до новостей, которые приносил адвокат, было подобно пытке. Я не представлял, что буду делать, если Настька у них и ее заставят давать против меня показания. Хотя мне совершенно не ясен смысл.

Нет, понятно, что Можайский может заставить ее наговорить все, что угодно. Но где они возьмут доказательства? Одно то, что она его падчерица уже ставит ее слова под сомнение, я уж не говорю про все остальное.