Но я ведь знал, на что шел. Знал, что так будет.  Однако, знать – это одно, а прочувствовать – совершенно другое. Ощущение, будто на живую кусок из груди вырвали.

Смотрю на плачущую дочь и скручивает всего, не могу ни слова из себя выдавить. Делаю шаг, чтобы подойти, но Олька выставляет руку и качает головой.

Я же втягиваю с шумом воздух и, понимая, что на этом все, шепчу:

– Я люблю тебя, Мышонок. Надеюсь, однажды ты сможешь меня простить.

Дочь красноречиво отворачивается к окну и, обхватив себя за плечи, ждет, когда я уйду.

Бросаю на нее последний взгляд и, как бы ни ломало оставлять в таком состоянии, ухожу.

Провожать меня никто не выходит. Лишь, когда сажусь в машину, чувствую направленные со всех сторон взгляды. Они давят так, что тяжело вздохнуть. Слишком много за двадцать лет в них скопилось, как, впрочем, и у меня. Всю дорогу до дома пытаюсь справиться с эмоциями. Неимоверным усилием воли закапываю глубоко-глубоко вовнутрь этот груз и не зря. Как только захожу домой, подъезжает ОМОН и со всей помпой: выбиванием двери, ором, автоматами и укладыванием меня мордой в пол производят задержание, зачитывая постановление о нем.

Весь этот цирк призван, конечно же, чтобы дезориентировать, смешать мысли и заставить задницу сжиматься. Сколько ни понтуйся, а при виде ОМОНА очкуют абсолютно все, какие бы подвязки и где не были. Разница в том, что, когда очкую я, мне вообще море становиться по колено. Моя отмороженность в такие обостренные моменты расцветает во всей красе.

Вот и сейчас вместо того, чтобы справедливо опасаться, испытываю что-то сродни веселию и даже ностальгии. Вспоминаются молодые годы, весь этот движ, адреналин… Хотя знаю, что до приезда адвоката меня постараются, как следует, прессануть на допросе.

Судя по борзому задержанию, церемониться не станут. Крышу, видать, железобетонную пообещали, раз не бояться черти. Однозначно, в ход пойдет ток, дубинки, мешки на голову, да и в камере наверняка сюрприз поджидает.

И да: как только меня привозят в СИЗО, без промедлений и стандартной бумажной волокиты тащат на допрос, где восемь гнид скручивают, чтоб даже не пытался сопротивляться и оставить какие-то следы. Уткнув мордой в стол, меня херачат по почкам, да по голове, а на десерт прилетает ментовское излюбленное – электрошокером в солнышко, после чего по телу проходит мощная болевая судорога,  от которой меня трясет, как сучку и мутнеет перед глазами.

Шутка ли, пятьдесят тысяч вольт?! Даже звериная злоба, что кипела во мне, пока сыпались удары дубинок, немного затихает, хотя все эти обнаглевшие дебилоиды, естественно, покойники. Никакая крыша им от моих парней не помощник. Впрочем, как и мои парни мне сейчас.