– Меня не волнуют твои мысли на этот счет. И не вздумай провернуть еще раз что-то подобное, – отрезал он и, взяв меня за руку, потащил прочь.

– Счастливой семейной жизни, – донеслось насмешливое нам вслед, а я подумала, что Алена на самом деле была влюблена в него. Просто, как и все, сломалась о лед, о самое его основание, так и не добравшись до теплой вершины.

Так почему же я, Зина Шелест, бледная, одинокая, замкнутая и сосредоточенная исключительно на собственном мире, оказалась той, кого он опалил своим жаром? Чем объяснить его заботу обо мне? Неужели я и правда нужна была ему, как средство обороны против Миши? В это верилось с трудом, да и вообще, я была не склонна доверять словам бывшего парня. Но почему тогда именно меня он увлекал за собой, держа мою руку в своей, втягивал в свой мир и настойчиво возвращался каждый раз, когда уходил?

Стократно повторенный вопрос обрывался в пустоте, не находя ответа, мучил, терзал и заставлял неуверенно смотреть на отчего-то посмурневшего за время отсутствия Марата, который вел меня к своей машине.

И я равно боялась оставаться с ним наедине, как и хотела поговорить, извиниться и объяснить то… что объяснить была не в силах. Дурацкое кольцо оттягивало палец, а я проклинала свою в кои-то веке проснувшуюся любовь к авантюрам – никогда до этого не была склонна действовать по велению чувств, прельщаясь тем, что все пройдет как по маслу, ни смотря ни на что. Теперь, из-за моей глупости, мы с Северским оказались в по-настоящему жуткой ситуации, стали парой, которой не были на самом деле, были помолвлены, ни разу не сказав друг другу ни слова о симпатии, и даже поцеловались, забыв про интимность и принадлежность первого поцелуя только нам, отдав его на растерзание людей, не имевших к этому никакого отношения.

Мои устои рушились на глазах, и в глубине души, где все зудело и покалывало от происходящих событий, я очень хотела, чтобы Северский не отвернулся от меня, продолжал находиться рядом, пусть в качестве надежного друга, проведшего меня сквозь лед, пламень, темноту, воду, или что-то еще, неприступное для меня в одиночку. Пусть бы только его глаза все также изредка останавливали на мне задумчивый колючий взгляд, а руки нет-нет да случайно коснулись, заставив затрепетать.

Но парень был холоден как никогда, то ли сердился, то ли решал, что делать со мной и тележкой моих бед, которая привязалась и к нему тоже, его тяжелый взгляд смотрел исключительно прямо, а рука, держащая меня за локоть была напряжена, как будто готова была выпустить весь пар, сильно сжавшись на мне, но сдерживалась своим хозяином. И я сомневалась, что тому была причиной его короткая беседа с Захаром Соколовским; скорее я, мой проступок, моя наглость, и мое продолжающее угнетать парня присутствие.