- Не получится, - говорила мне Жанна. – Нужно принять всё, как есть, и разозлиться. Вот тогда забудешь, когда злость всё съест.

- Не хочу злиться, - говорила я. – Хочу жить, как раньше.

Я вернулась на работу, на прежнюю должность, в кабинет, что делила с девчонками. И даже сумела рассказать им историю об отпуске в Москве, у родственников. И даже призналась в том, что я с некоторых пор девушка свободная и одинокая. Вот на эту информацию Лена со Светой отреагировали остро, ахали, сожалели и принялись меня увещевать, заверяли, что я молодая и красивая, и, без всяких сомнений, совсем скоро встречу своего единственного.

- Обязательно на свадьбе твоей погуляем! – оптимистично заявила Света, а я послушно растянула губы в улыбке.

Первая неделя новой жизни показалась мне самой трудной. Я будто привыкала заново и к работе, и к родному городу, обживалась в маленькой квартирке, в которой мне было неуютно и некомфортно. В ней даже мебели почти не было, но к следующим выходным отец привёз для меня диван, собрал шкаф и компьютерный стол. Я разложила свои вещи по местам, повесила новые занавески на кухне, и расставила новую посуду в шкафчики. И, признаться, мне стало легче и приятнее возвращаться в эту квартиру каждый вечер. Не стало такой всепоглощающей тоски. Вот только я никак не могла заставить себя съездить к маме. Разговаривала с ней по телефону, и ненавидела себя за вранье, за притворство. Она рассказывала мне про Ксеню по привычке, о чём-то сокрушалась, выдвигала какие-то предположения, а я слушала её голос и ненавидела себя за то, что молчу. Но как сказать родителям правду – попросту не представляла. И ужасно боялась оказаться с мамой лицом к лицу. С отцом было как-то легче, наверное, потому, что он не вспоминал постоянно про старшую дочку, его больше занимала я и мои проблемы. И от этого мне было теплее и спокойнее. Только однажды отец спросил, точнее, даже сказал с уверенностью:

- С тобой что-то случилось в Москве. А ты скрываешь.

И я испугалась этих его слов. Принялась заверять, что всё в порядке. И, в конце концов, придумала, а, может, и не придумала совсем, оправдание. Мол, глупая, всё-таки страдаю по Андрею.

Отец из-за моих слов расстроился. Заметно расстроился. А я подошла и обняла его, повисла у него на шее, как никогда раньше не поступала, на что у меня никогда не хватало смелости и открытости. А в тот день я это сделала. И даже позволила себе всхлипнуть от жалости к себе, совершенно искренне.

- Это пройдет, папа, - сказала я ему. – Обещаю. Я знаю, что он мне не нужен. Я всё забуду.