Я видела, как Андрей напрягся. И даже не посмотрел на меня, просто переспросил:

- Что, про Соню?

- Что она дочь Гриши, а не твоих родителей.

- Неправда, - сухо отозвался он. – Соня – дочь женщины, что её вырастила. Моей матери.

Я опустила голову, согласно кивнула, и спрашивать больше ни о чем не стала. Слишком болезненно Андрей на все мои слова и вопросы реагировал.

Мы помолчали, и я поняла, что решение придётся принимать мне самой. Вот я и приняла. Попросила:

- Отвези меня на вокзал.

Андрей на меня посмотрел, долгим, испытывающим взглядом. В какой-то момент мне всё же показалось, что он не согласится, запротестует, примется меня отговаривать. Что-нибудь скажет, пообещает, что всё будет хорошо, что мы со всем справимся, и мне после его обещаний обязательно станет легче. Но ничего такого он не сказал. Лишь согласно кивнул.

Он кивнул, а я почувствовала жгучий укол разочарования в самое сердце. Это был почти удар, от которого можно было покачнуться и упасть, но я устояла на ногах. И даже сохранила спокойное выражение на лице. По крайней мере, я очень старалась. Но самые страшные и точно несправедливые слова, Андрей сказал мне на вокзале. Он купил мне билет на поезд, как истинный кавалер остался со мной до последней минуты, стоял рядом, загораживая меня своей спиной, от ветров, чужих взглядов и, возможно, каких-то невзгод, а когда мне уже нужно было садиться в поезд, нам пришло время проститься, он посмотрел мне в глаза и сказал:

- Не нужно было тебе всё это затевать.

- Что? – не поняла я.

- Искать её. Не нужно было, - повторил он с каким-то особым сожалением. И добавил: - И мы все жили бы спокойно.

Это были неправильные слова, неправильные выводы. От несправедливости и возмущения у меня подступили слёзы к глазам, но я заставила себя упрямо вскинуть голову, сжать губы и промолчать. Я не собиралась с ним спорить. В последний момент не собиралась. Ведь становилось понятно, что мы прощаемся. Навсегда. И его последние слова мне, их смысл, заключался в том, что всё сделала неправильно.

Я отступила, всё ещё продолжая смотреть Андрею в лицо, слов даже для прощания у меня не находилось. Поэтому я молча протянула проводнику свой билет, а затем заставила себя развернуться и войти в вагон. В какой-то момент мне показалось, что я умру. Просто возьму и умру, от боли, обиды и несправедливости. От того, что Андрею оказалось легче обвинить во всём меня, а не своего отца. Села на своё место у окна и принялась глотать слёзы. Вытирать их было бесполезно, они лились и лились. А ещё я ждала, ждала, до самого последнего мгновения, пока не закрылись двери, и поезд не тронулся с места, что Андрей одумается, войдёт в вагон и что-то мне скажет. Что-то, что смягчит мою обиду.