Юля молчала и только судорожно вздымающаяся грудь давала понять, что она пребывала в неменьшем шоке, нежели он и что для неё данное известие тоже стало открытием.

— Кто отец? — процедил, непроизвольно сжав кулаки.

Юля спрятала заплаканное лицо в ладонях, и надрывно выдохнула, отрицательно замотав головой.

— Что ты мямлишь? — взревел, подлетая к ней. Хотел стряхнуть, оторвать с корнями эти дрожащие руки, сдавить заплаканное лицо пальцами и вытрясти из неё всю ту дурь, что успел увидеть, прежде чем она спрятала от него взгляд.

— Я не знаю! — зашлась горьким плачем, чувствуя, что уже всё. Не выдерживает. Что накрыло безысходностью. Подкосило, придавив сверху каменной глыбой. — Не зн-а-а-аю… — так и не убрав руки. Горло сдавило, сжало колючей проволокой, наполняя палату хриплым звучанием, а она всё не решалась посмотреть на Глеба, боясь, что не выдержит, не сможет смириться с его приговором.

— Ясно-о-о… — судорожно выдохнул, отступая назад. Юля, поняв, что его давящая энергетика сместилась в сторону, отлепила от лица мокрые ладони и подняла голову, щурясь от искусственного освещения. — Я так понимаю, в этом уже нет необходимости, — и ожесточенно рванув с безымянного пальца обручальное кольцо, со всей силы швырнул его в дальний угол. Ударившееся об стену, оно звонко приземлилось на коричневый линолеум, закатившись под одежный шкаф.

Поняв, что означает этот жест, Юля подорвалась с кровати и, выдернув с вены катетер, бросилась за ним следом.

— Глеб, подожди, стой… — Ирония судьбы. То, к чему она так стремилась, из-за чего так настрадалась и наревелась, именно сейчас вызвало в душе животный страх.

— Что такое? — окинул он её потухшим взглядом, заметив, что она вырвала иглу. Недовольно сжал губы, словно сдерживаясь от неугодного порыва, и преодолев в два шага образовавшееся расстояние, всё же сжал её дрожащие плечи, впившись пальцами в хрупкие плечи. — Ошиблась в подсчётах? А ну, давай, спой мне, что ребёнок стопроцентно мой, переубеди меня, заставь поверить.

Юля дернулась, чувствуя, как волнообразно выгнулись стены, и сильно зажмурилась, заглушая накатившую слабость.

— Давааай… — прижался Глеб губами к вспотевшему виску, продолжая удерживать её на весу. — Давай, Юляш, скажи правду, да так, что бы я и на этот раз поверил. Хотя бы раз поставь себя на мое место и прочувствуй, каково это — жить, строя призрачные надежды. Давай, скажи всего лишь одно слово, всего лишь одно ничтожное слово, — прижал безвольное тело к себе и, переместив одну руку на оголившиеся в проеме распашонки ягодицы, болезненно их сжал, заставляя её широко распахнуть глаза. — Я ведь сдохну, Юль. Сдохну от этой грёбанной неизвестности. Пожалей меня. Скажи, что он мой.