– Куда это вы пошли, Эстер Майн?

– Я решила поделиться с вами микрофоном, – сладким голоском ответила она.

– Признайтесь… вы соскучились по мне, – улыбнулся я Эстер.

– Я просто устала петь ваши партии, ленивый мерин, – парировала она, и публика залилась громким смехом.

С минуту мы пикировались, а потом я вернулся на свою банкетку, и мы выдали еще три песни – «Цыпленка», который явно понравился залу, «Босиком» и «Может быть» группы «Инк Споте» (просто чтобы зрители услышали еще одну хорошо известную им композицию).

– У нас осталось времени всего на одну песню, – сказала Эстер, когда стихли аплодисменты.

Публика разочарованно загудела, и Эстер с грустью кивнула.

– Знаю. Знаю. Я тоже буду по вам скучать. Даже больше, чем я сегодня вечером скучала по бедному Бенни. – Эстер повернулась и помахала мне. По залу волной прокатились смешки. – Вы были к нам очень добры и участливы, – обратилась снова к зрителям девушка. – И я правда буду по вам сильно скучать. И поэтому я хочу вам оставить маленькую частицу себя. Я пою эту песню везде, где сейчас выступаю. Эта песня о моем отце и его любимой женщине.

Публика замерла. Я застыл.

– Кое-кто утверждает, что я похожа на маму. Но, по-моему, она выглядела как вы. Или вы. – Эстер поочередно кивнула двум белым девушкам, справа и слева от себя. – А мой отец выглядел как вы, – указала она на крупного темнокожего мужчину на балконе. – Да-да! Вы не ослышались. Моя мама была белой, а папа – цветной. И он был лучшим в мире боксером в тяжелом весе. Все звали его «Бомба» Джонсон. Он был большим и сильным. Но, думаю, недостаточно сильным… Недостаточно сильным для этого мира. Недостаточно сильным для того, чтобы любить такую девушку, как Мод Александер.

В зале сделалось так тихо, что я смог расслышать глухое сипение акустической системы и поскрипывание табурета под нервно заерзавшим Ли Отисом.

– Теперь Бо Джонсона с нами нет, и никто не знает, где он, – зазвенел в тишине голос Эстер. – А женщина, которую он любил, мертва. Думаю, не выдержало разбитое сердце. Только вот узнать у нее, так ли это, я никогда уже не смогу…

Эстер была актрисой на сцене. Она рассказывала свою историю и выговаривала слова голосом, который заполнял даже самые дальние уголки зала и возносился к подвесным светильникам над нашими головами. И люди ловили каждое ее слово.

– Мама ушла, но ее песня осталась. Потому что я здесь, с вами, – развела в стороны руки Эстер. – Я стою на этой сцене и рассказываю вам их историю. И свою историю тоже. Кто знает, может, она закончится по-другому?