Пишу еще одно сообщение: Мне позволено признаться, что я по тебе скучаю?

Ты не отвечаешь мне долгие одиннадцать минут (часы, да пошли вы!), я чувствую себя глупее некуда, и мне, может, надо просто убить твоего деверя, потому что такой глупец заслуживает сгнить в тюрьме за свою глупость.

А потом в мою дверь стучат, и это ты.

— Привет.

На тебе мешковатое платье, которого я никогда не видел, и оно белое, как сектантская ряса.

— Привет, — говорю я, — входи.

Ты входишь молча, не обращаешь внимания на музыку, не улыбаешься своей лисьей улыбкой и не льешь свои лисьи слезы. Твои глаза не горят. Ты здесь, но я не знаю, кто ты, и ты точно не сядешь на мой красный диван, и твои губы шевелятся. Я проследил твой взгляд.

— Мэри Кей, ты что, считаешь красные предметы?

— У тебя много красного, Джо. Ты превращаешь весь дом в красное ложе?

Да.

— Нет, просто люблю красный цвет.

Ты киваешь. Ты еще здесь, ты знаешь, что я солгал, и это, как ты заявляешь, многое обо мне говорит, — так и есть. Потом ты поджимаешь губы.

— Ты не можешь сделать красным весь мир. То, что ты сделал, отвратительно, Джо. Ты вел себя как собственник.

— Ого. Это еще откуда?

Ты пожимаешь плечами. Я и сам знаю, откуда. Ты наслушалась Айвена.

— Послушай, — говорю, — ты сейчас в агонии. Но хотя бы взгляни на меня. Это же я. Я люблю тебя.

Ты закрываешь глаза.

— Ни слова о любви, Джо. Между нами только физическое влечение. Только чувства.

Ты действительно стала адептом секты, хотя твоей вины в этом нет. Секта появилась у тебя на пороге, пробралась в твой гребаный дом, а ты в долгу перед ее лидером. И все же ты где-то там, внутри, и я должен до тебя достучаться.

— Не пойми меня неправильно, Мэри Кей, но как там твой надсмотрщик?