Мои руки все еще лежат на ее плечах, когда ты врываешься в комнату. Ты снимаешь обувь и надеваешь уютные носки.

— Ладно, — говоришь ты, — мистер Молния, ты победил. Я дома.

51

51

Несколько минут назад ты попала в худший кошмар любой матери, и Сороконожка свернулась клубком на диване, и она кричит: «Он приставал ко мне!» — а ты кричишь: «Я этого не вынесу!» — и ты тоже в игре, но твою консоль управления заклинило. Ты защищаешь меня: «Номи, почему ты так говоришь?» — и ты защищаешь ее: «Джо, лучше помолчи», — и я терплю, и многоножка плачет, а ты скрещиваешь руки на груди.

— Так, давайте все понизим тон, — говоришь ты.

Сороконожка смотрит на тебя так, будто просит ее обнять, а ты не обнимаешь свою дочь. Ты не подбегаешь к дивану и не обнимаешь ее. Ты не веришь ей, и ты не знаешь о Гномусе, и я не могу сказать, что она проецирует на меня чужие поступки и что ей сейчас очень больно (я не люблю ее, и она это знает). Она хочет, чтобы ты меня возненавидела, а ты отказываешься меня ненавидеть, и она берет свою банку, но колодец наконец-то иссяк. Она хлопает банкой по столу и говорит:

— Мам, давай уйдем.

Остался лишь один игрок, и это ты. Ты скрещиваешь руки на груди.

— Номи, родная, прошу, перестань плакать. Мы никуда не уйдем. И уж точно не сейчас.

Самый верный способ вызвать чьи-то слезы — попросить человека не плакать. Номи снова рыдает, я произношу твое имя, ты рычишь в ответ: «Я же сказала тебе молчать!» — а затем поворачиваешься к Номи.

— Какого черта ты напридумывала? Зачем ты так делаешь?

— Напридумывала? Мам, я вернулась за телефоном, а он пытался меня поцеловать. Ты что, слепая?

Твое сердце бьется так быстро, что я чувствую его биение в своем, и твои ноздри раздуваются, как у Меланды, и ты повторяешь:

— Номи, зачем ты выдумываешь?

Она трет глаза. Частично Суриката. Частично Сороконожка.

— Мама, он меня поцеловал.

— Ничего подобного!

Ты не смотришь на меня. Ты смотришь на нее.

— Номи…