— Номи, — говоришь ты, — почему… за что ты меня так ненавидишь?

Вы — мать и дочь. Ты перестаешь плакать, и она перестает плакать, а я остаюсь на месте, жалея, что не выключил «Семейную вражду», вместо того чтобы приглушить звук.

Она теребит подол своей маленькой рубашки.

— Тебе же на меня плевать.

— Милая, как ты можешь такое говорить? Я думаю только о тебе. Я люблю тебя. Стараюсь понять.

Суриката сосредоточилась на тебе и забыла, кого обвиняла, — надеюсь, это хорошо. Знак исцеления.

— Ты не можешь меня понять. Ты слепа.

— Номи…

— Ты хоть знаешь, чем я все время занималась?

— Все время… Что ты имеешь в виду?

Я вспоминаю реплику вице-президента, которую он заставлял скандировать своих последователей во время предвыборной гонки: «Откуда вы родом? Откуда вы родом?» Я борюсь со слезами — мне нельзя плакать, мои слезы тебе точно не помогут — и тот высокий парень прав. Только мы родом не откуда-то. Мы все родом из какого-то времени. Из ужасных эпизодов наших жизней, которые невозможно исправить.

— Мама, — говорит она, — ты не задумывалась, откуда у меня инфекции?

— Номи, не надо…

— Мама, я все время читала «Колумбайн». Надеялась, ты отведешь меня к психологу… И, может, если я поговорю с кем-нибудь…

— Нет…

— Он сказал, что ты все знаешь. Сказал, мать всегда знает. Но ты понятия не имела.

Ты закрываешь уши руками, как ребенок, и я представляю, как тебе больно. Ублюдок насиловал твою дочь, и ты плачешь, будто пострадала ты сама, тебе больно, а Номи тоже хочет выплакаться и злится на тебя, кричит, что ты пустила дядю Шеймуса в свой дом, что ты ничего не замечала, что хорошая мать заметила бы давным-давно. Ей бы замолчать, но как заткнуть рот девушке-подростку, когда она говорит о том, что наболело?

Она дает тебе пощечину, и ты хватаешься за щеку — это уже слишком, хотя вам обеим нужно выучить раз и навсегда, что жизнь — то, что происходит сейчас, а не что было много лет назад и чего уже не изменить.

Я произношу ее имя твердым голосом отчима:

— Номи!