Развлечения устраивались здесь довольно часто, к большому удовольствию и пациентов, и медицинского персонала. Каждый понедельник для всех обитателей лечебницы вечером в зале показывали кино, вдобавок то и дело проходили концерты с участием медиков и больных, они же составляли и восторженную публику. Раз в месяц бывали вечера с танцами, которые завершались обильным праздничным ужином. Во время танцев пациенты-мужчины сидели вдоль одной стены, а женщины – у стены напротив. Когда объявляли танец, кавалеры бросались в другой конец зала, чтобы пригласить полюбившихся им дам. Медицинскому персоналу танцевать тоже не возбранялось, но только с пациентами.

Все больничные палаты запирались, а пациенты – мужчины и женщины – жили порознь в отдельных зданиях. До начала вечера, когда больным обоих полов разрешалось собраться вместе, и в самом конце, перед тем как развести пациентов по отделениям, их внимательно пересчитывали. За женщинами ухаживал только женский персонал, за мужчинами – мужской.

Мало кого из больных навещали родственники, и лишь немногие здесь располагали собственными доходами. Кое-кто получал небольшое вознаграждение за выполнение особых работ в здании больницы или в саду. По существу, обитатели лечебницы считали ее своим домом. Многие из них не помнили другого дома, другие успели забыть, третьи умерли от тоски по сохранившемуся в памяти настоящему дому с любящими родителями, женами или мужьями. В разрешенные часы здесь нередко можно было увидеть страдающего слабоумием старика с женой или старушку с мужем – престарелые супруги пациентов, хоть и не утратили здравый рассудок, предпочли поселиться в лечебнице, чтобы не разлучаться с дорогими людьми.

Мориссетскую лечебницу нельзя было назвать раем, но больных здесь окружали заботой. Большинство персонала понимало, что ничего не приобретет, но многое потеряет, если пациенты будут чувствовать себя несчастными, вдобавок бедняги и без того страдали. Конечно, иногда до Онор доходили слухи о плохом уходе за больными и жестокости персонала, но далеко не так часто, как это было принято считать. Во всяком случае, в тех женских палатах, где работала санитарка Лангтри, ничего подобного не терпели, да и старшим сестрам не позволяли единовластно управлять отделениями словно собственными империями.

Временами это место казалось до того старомодным и забавным, что невольно вызывало улыбку. Некоторые корпуса располагались так далеко от здания для персонала, что на дежурство и в столовую медсестер отвозил один из пациентов на небольшой крытой повозке, запряженной лошадью. Старшая медсестра и главный врач клиники совершали ежедневные обходы, начиная с девяти утра: переезжали от одного отделения к другому на двуколке, которой правил пациент. Матрона восседала на скамье во всем великолепии своего белоснежного одеяния и с царственным величием держала над головой белый зонтик от солнца в знойную погоду или широкий темный зонт, если шел дождь. В разгар лета на голову лошади всегда надевали большую соломенную шляпу с двумя прорезями, откуда торчали уши.