– Его убил Бенедикт, – бесцветным голосом произнесла Онор.

– Нет. Это он убил Бенедикта, а потом себя. Все случилось из-за глупого пса, которого они держали. Тот забрался в курятник к соседу и устроил там сущий ад. Взбешенный фермер набросился на Майкла с кулаками, и Бенедикт сцепился с ним. Если бы Майкл его не оттащил, дело кончилось бы убийством. Избитый сосед вызвал полицию, но к тому времени как они добрались до фермы, все уже было кончено: оба были мертвы. Майкл дал Бенедикту лошадиную дозу барбитуратов, а сам застрелился. Он хорошо знал, куда целиться, а потому не мучился.

Онор резко отшатнулась от подруги и вдруг сгорбилась, безвольно обмякла, точно тряпичная кукла.

О, Майкл, Майкл! Вся ее потаенная любовь, тоска по нему и страстное желание пробудились в ней и слились в единый ком жгучей, нестерпимой боли. Онор корчилась, задыхалась. О, Майкл! Никогда больше ей не увидеть его. Все эти месяцы Майкл был так близко: она могла навестить его в любой из выходных, – но не навестила. Он умер, а она даже не знала об этом; сердце, что жаждало его так сильно, так отчаянно, ничего ей не подсказало.

История с Бенедиктом ничем другим и не могла закончиться, теперь Онор это осознала. Майкл убеждал себя, что, пока Бенедикт с ним, ему ничто не грозит. Эта вера поддерживала его, помогала нести бремя заботы о друге, которое он взвалил на себя добровольно. Когда вера была потеряна, Майкл убил Бенедикта – легко и безболезненно, усыпил. А после ему не оставалось ничего другого, как убить себя. Вольная птица, он выбрал клетку, которую смастерил себе сам.

О, Майкл, Майкл! Человека не изменишь: он таков, каков есть. Скошен, как трава[36].

Она впилась глазами в сестру Докин и в отчаянии выкрикнула:

– Почему он не пришел ко мне? Почему?

Могла ли Салли Докин ответить честно, не причинив боли? Вряд ли, но все же попыталась, мягко проговорив:

– Может, он просто забыл тебя? Они нас забывают, сама знаешь.

Эта мысль была невыносима, и Онор выкрикнула:

– Нет! Кто дал им такое право?

– И все же забывают: такова их природа. И дело вовсе не в том, что они нас не любят, просто идут дальше! И мы тоже. Никто из нас не может позволить себе жить прошлым. – Салли Докин обвела рукой зал лечебницы. – Иначе мы все в итоге оказались бы здесь.

Онор наконец справилась с собой, но, казалось, состарилась сразу на несколько лет, замкнулась в своем одиночестве.

– Да, наверное, однако я уже здесь.

Салли Докин встала с кресла, втиснула ноги в туфли и, наклонившись к подруге, помогла ей подняться.

– Это правда, ты здесь, но по другую сторону барьера: не забывай об этом, что бы ни случилось. – Она протяжно вздохнула. – Мне пора: мама ждет.