– Ты знаешь эту историю? – с недоверием, но при этом и с любопытством спросила я.
Эдриан достал кусок пиццы из коробки.
– Кое-что мне известно.
– Что именно? – не унималась я.
Он покачал головой.
– Я не могу тебе сказать.
– И почему же?
– Вполне возможно, что мы говорим о разных вещах.
– Ты первый, – настаивала я.
– Давай сначала ты.
Проклятье, его взяла. Не могу я рассказать ему о Софии и моих предположениях по поводу аварии, пока не буду уверена в том, что Эдриан говорит о том же. Джулиан ведь работал с Самантой и другими ребятами. Не мое дело рассказывать Эдриану о его личной жизни. Я бы рискнула, не теплись во мне до сих пор надежда на то, что у нас с Джулианом еще может что-то сложиться. Но и давать брату повод сомневаться в моей преданности я не хотела.
– Так что? – с любопытством спросил Эдриан.
Я вздохнула.
– Давай есть.
Я люблю Эдриана. Это далеко не открытие. Но мы так мило сидели в убежище на первом ярусе кровати и поедали пиццу, что ко мне пришло ясное осознание того, насколько сильно я его люблю и как безумно по нему скучала. Главным образом мне напоминали об этом разные мелочи. Например, он всегда кладет один кусок пиццы на другой, перед тем как съесть. А еще ему всегда нужно море подушек, чтобы чувствовать себя уютно. Я сидела почти на голом полу, в то время как Эдриан восседал на мягчайшей горе из пуха. А спал в кровати почти сидя – я никогда не понимала, как он умудряется просыпаться без боли в шее.
– У тебя есть фотография Кита? – Эдриан достал телефон, и я придвинулась ближе.
Он быстренько пролистал галерею, выбирая нужный снимок: абсолютно будничное фото. Эдриан на нем улыбался, глядя на парня рядом. Кит оказался темноволосым, а его кожа – чуть темнее, чем у моего брата. На его полных щеках горел румянец.
– Он выглядит милым.
– Он